Агитация, уездные съезды, обращение к казакам, обращение к духовенству. К советам…»
[336]
Шульгин выступал на второй день после Родзянко и Маклакова. Он их не слышал, так как от нервного напряжения неожиданно заснул. Очнувшись, пошел к трибуне и страстно обрушился на украинских сепаратистов, а также выступил за введение смертной казни на фронте, чтобы пресечь развал армии.
В газетном репортаже Алексея Толстого (будущего знаменитого советского писателя) говорилось: «И уж действительно „все промелькнули перед нами“. Изящный и тонкий Набоков, бурный Родичев, выпаливающий слова, как из пистолета; огромный и медленный Родзянко, начавший журить Временное правительство, тыкая в него пальцем; изысканный ядовитый умница Шульгин…»
[337]
Снова Тыркова:
«16 августа 1917. Ц. К.
Кишкин рассказывает, что Керенский и Некрасов ждали в Москве вооруженного восстания с Корниловым во главе. Расставили пулеметы в доме генерал-губернатора. Корнилов приехал в 2 часа. Керенский не видался с ним до 14 августа в заседании. Некрасов сказал, что боятся только речей Шульгина и Милюкова…
Все считают, что Керенский провалился.
…Положение ужасающее. Киев без хлеба. Армия тоже…
20 августа 1917. Ц. К.
Карташев. Московское совещание — всероссийская достоевщина. Керенский — Гамлет.
Мы все какие-то политические травоядные…
В старых насильниках и генералах был секрет власти. Это нашим сознанием проклято…
Шигарев. Вылезает социальное чудовище, и на него всегда приходится отвечать выстрелами. В этой сшибке красных и черных мы будем раздавлены…»
[338]
Вместе с тем политическую атмосферу после Московского совещания И. В. Сталин определил как «коронацию контрреволюции».
Шульгин после совещания поехал на извозчике в подмосковное имение В. А. Маклакова, путь в оба конца занимал пять часов. Зачем ездил, неизвестно. Если учесть, что они только что виделись в Большом театре, то и непонятно.
Возможно, эту тайну приоткрыла Тыркова: у Маклакова собирались заговорщики.
«Запись 27 июня 1950 года.
Была у Маклакова… Рассказывал мне о деле Корнилова.
Корнилов обдумывал, как свергнуть правительство Керенского сразу после Государственного Совещания, обратился к группе общественных деятелей, спрашивал, поддержат ли они его. Их собралось человек 15. Были тут Милюков, Родзянко, Шульгин. Все, за исключением Маклакова и еще кого-то, не помню кого, обещали поддержку. Маклаков сказал, что революционное настроение еще не изжито и широкой поддержки Корнилов не получит. (К несчастью, так оно и вышло.)»
[339].
Это очень важное свидетельство — Шульгин сомкнулся с генералами, будущими вождями Белого движения.
Глава двадцать шестая
Корниловский мятеж. — Временное правительство сдается Советам. — Шульгин записывается в Добровольческую армию. — Создание разведывательной сети «Азбука»
О надвигающемся мятеже Керенский знал, но, пожалуй, как и бывший царь, не мог ничего сделать, ибо был заинтересован в военном разгроме Советов. Он вспоминал, что его предупреждали даже члены императорской семьи: «Великий князь Николай Михайлович… часто навещал меня по ночам в Зимнем дворце и сообщал о том, что происходит в гвардейских полках и высшем обществе, никогда, даже случайно, не упомянув ни одного имени. „Эти умники, — сказал он как-то, имея в виду гвардейских офицеров, замешанных в заговоре, — абсолютно не способны понять, что вы (т. е. Временное правительство) — последний оплот порядка и цивилизации. Они стремятся разрушить его, и когда в этом преуспеют, все, что осталось, будет сметено неконтролируемой толпой“»
[340].
Словом, великий князь, подобно начальнику Петроградского охранного отделения Глобачеву, предупреждал…
Шульгин в Корниловском выступлении не участвовал, ибо присланная ему в Киев телеграмма из Ставки с предложением срочно приехать попала не ему в руки, а в городской Комитет спасения революции. В результате его арестовали и через сутки выпустили, оставив под домашним арестом. Разумеется, чужому человеку заговорщики вызовов не присылают. Возможно, ему в случае победы генералов было суждено стать одним из министров.
Обер-прокурор Святейшего синода В. Н. Львов рассказывал, что в июне 1917 года его пригласили на встречу с Шульгиным и полковником Новосильцевым, председателем центрального комитета Союза офицеров при Ставке, которые предупредили его о готовящемся перевороте. (Керенский, приведя эту информацию в своей книге «Россия на историческом переломе», сослался на публикацию в русской парижской газете «Последние новости» от 27 ноября 1920 года.)
Кроме того, Керенский свидетельствовал, что заговор поддержал британский посол Бьюкенен:
«В среду 23 августа (5 сентября) 1917 года посольство посетил А. И. Путилов и сообщил о готовящемся перевороте Корнилова, просил поддержки…
28 августа, когда войска генерала Крымова стремительно приближались к Петрограду, Корнилов направил в генеральный штаб 7-й армии Юго-Западного фронта следующее распоряжение: „Срочно отдайте приказ командиру Британского бронедивизиона перебросить все военные машины, включая ‘Фиаты’, вместе с офицерами и экипажами в район Бровар в распоряжение капитан-лейтенанта Соумса. Перебросьте также машины в район Дубровки“»
[341].
Кроме директора Русско-Азиатского банка А. И. Путилова заговор поддержали влиятельные в банковском мире люди — П. П. Рябушинский, С. Н. Третьяков, сын министра финансов Александра III А. И. Вышнеградский и сам А. И. Гучков; они передали генералу Корнилову четыре миллиона рублей.
Напомним, что крупнейшие российские банки контролировались из-за рубежа и, в частности, Русско-Азиатский — французами
[342].
Этот банк имел сильные позиции в железнодорожном строительстве и машиностроении, судостроении, военной промышленности, нефтедобыче, угольной промышленности, металлургии; «немецкие» банки — в машиностроении, электропромышленности, металлургии, железнодорожном машиностроении, судостроении.
