28 февраля в 5 часов утра в синей зимней темноте императорский литерный поезд «А» вышел из Могилева в направлении Петрограда. Началась гонка с революцией, наградой в которой, как мы сейчас знаем, была жизнь.
Тем временем, прибыв в Петроград, генерал-адъютант Иванов получил успокаивающую телеграмму из Ставки от генерала Алексеева: «Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство, под председательством Родзянко, заседая в Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства.
Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа.
Если эти сведения верны, то изменяется способ ваших действий. Переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы.
Воззвание нового министра путей сообщения Бубликова к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к усиленной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт.
Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно провести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию. 28 февраля 1917 г. № 1833. Алексеев».
Словом, начальник штаба Верховного главнокомандующего (руководствуясь «частными сведениями») фактически отменил карательную операцию.
Характерно, что, называя Бубликова «министром», он уже признавал переворот законным.
Любопытно, что Михаил Васильевич Алексеев, внук крепостного крестьянина, лучший стратегический ум России, сыграл решающую роль в те роковые дни. Он был противоречивой натурой — монархист и «гучковец», не сторонник заговора и тут же сторонник его, поддерживал мятеж генерала Л. Г. Корнилова против Временного правительства, формировал Добровольческую армию на Дону.
Французская разведка в начале 1918 года дала ему такую оценку:
«Алексеев. Человек исключительно фальшивый. В течение нескольких дней он дважды солгал… Это амбициозный старец, желающий любой ценой сделать карьеру. Он старорежимный монархист, выступающий за абсолютизм и централизацию. Действует исключительно ради реставрации империи. По моему убеждению, для осуществления этого он согласился бы принять и помощь немцев. При контактах с ним нужна чрезвычайная осторожность, без оказания и тени доверия»
[271].
Нет, Алексеев не был фальшивым, просто «прогрессивная» альтернатива режиму была фальшивой.
Получив телеграмму Алексеева, генерал Иванов прибыл в Царское Село, обнадежил императрицу и решил не собирать в Царском свои войска.
На вокзале ему вручили еще одну телеграмму такого же успокаивающего содержания: «Царское Село. Надеюсь прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать. НИКОЛАЙ. 2 марта 1917 г. 0 ч. 20 м.».
Что же случилось? Почему генерал Алексеев, ранее безоговорочно выступавший за подавление восстания, круто брал назад? Почему император, уже зная об угрозах от Александры Федоровны, стал так нерешителен?
Явно что-то произошло. И, как мы знаем, надежды на благополучный исход дела были беспочвенными.
Глубокой ночью 28 февраля в Ставку пришла телеграмма Родзянко о создании Временного комитета Государственной думы. Родзянко сообщал, что столица выступает против царя и что для спасения династии и монархии необходимо отречение царя в пользу наследника. Родзянко убеждал отменить присылку войск, ибо это только усугубит анархию.
Однако в тот момент Михаил Владимирович уже не был председателем Думы, каковым его еще воспринимал начальник штаба. Родзянко, пусть и неявно, встал во главе государственного переворота и действовал согласно логике политической обстановки.
Генералу предстояло сделать выбор.
К нему ранее обращались многие, пытаясь вовлечь в политическое противостояние с режимом, но Алексеев, испытывавший неприязнь к Распутину и Александре Федоровне, только однажды решился отказать ей в приезде в Ставку «старца», пообещав в случае его появления тотчас уйти в отставку. Тем не менее свою позицию он выразил определенно.
Он не был потомственным дворянином, его отец выслужился из солдат в офицеры и участвовал в Крымской войне. Сам Алексеев, окончив Московское пехотное училище, в 19 лет принял участие в Русско-турецкой войне, участвовал в осаде Плевны, обороне Шипки, был ранен, служил ординарцем у героя той войны М. Д. Скобелева. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба, участвовал в Русско-японской войне. В 1915 году во время Великого отступления командовал Северо-Западным фронтом, где было сосредоточено три четверти русских войск, сумел при большом недостатке боеприпасов сорвать стратегический план немецкого командования по окружению армий своего фронта, маневрами и короткими контрударами вывел войска из окружения, чем в итоге определилось неизбежное будущее поражение Германии.
Являясь начальником штаба Верховного главнокомандующего, проявил себя работоспособным и ответственным руководителем, часто встречался с министрами, деятелями ЦВПК, Земского союза и Союза городов.
Об одной встрече Алексеев рассказывал генералу Деникину фантастическую историю.
Когда он находился на лечении в Крыму в ноябре 1916-го — середине февраля 1917 года, к нему приезжали из Петрограда представители «некоторых думских и общественных кругов» и «…совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета». (Известно, что к Алексееву в то время приезжал Гучков.)
Можно ли такое представить в нормальной обстановке? К фактическому руководителю армии приезжают некие политики и предлагают ему войти в военный заговор.
И как поступил генерал, который в письме жене однажды назвал себя «неизлечимым русским», то есть патриотом? Выгнал заговорщиков? Сообщил своему начальнику? Вызвал караул и задержал их?
Ничего такого он не сделал.
Зато «…в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, „и так не слишком прочно держится“, и просил во имя сохранения армии не делать этого шага».
Неназванные «представители» пообещали предотвратить переворот.
Должно быть, Деникин понимал двойственность реакции Алексеева, поэтому он с некоторым сомнением в искренности Алексеева заключил: «Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение: подготовка переворота продолжалась».
