Русская армия, оперировавшая на второстепенном Восточно-прусском театре войны, оставалась в стороне от главных событий кампании 1757 года. Сосредоточение ее в Литве заняло всю зиму и весну. В войсках был большой некомплект, особенно чувствовавшийся в офицерах (в Бутырском полку, например, не хватало трех штаб-офицеров из пяти, 38 обер-офицеров – свыше половины, и 557 нижних чинов – свыше четверти. Административная и хозяйственная часть не была устроена).
В поход шли отнюдь не с легким сердцем. Пруссаков у нас побаивались. Со времен Петра I и особенно Анны, немец являлся для нас существом заповедным – иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак же был прямо всем немцам немец. «Фредерик, сказывают, самого француза бивал, а цесарцев и паче, – где уж нам многогрешным супротив него устоять!»… Так рассуждали, меся своими башмаками литовскую грязь, будущие победители под Пальцигом и Кунерсдорфом.
Скверная русская привычка всегда умалять себя в сравнении с иностранцем… После первой стычки на границе, где три наших драгунских полка были опрокинуты прусскими гусарами, всей армией овладела «превеликая робость, трусость и боязнь», сказывавшиеся, впрочем, на верхах гораздо сильнее, чем на низах.
К маю месяцу сосредоточение нашей армии на Немане окончилось. В ней считалось 89 000 человек, из коих годных к бою – «действительно сражающих» – не более 50–55 тысяч (остальные – нестроевые всякого рода либо неорганизованные, вооруженные луками и стрелами калмыки).
Пруссию обороняла армия фельдмаршала Левальда (30 500 регулярных и до 10 000 вооруженных жителей). Фридрих, занятый борьбой с Австрией и Францией, относился к русским пренебрежительно («Русские же варвары не заслуживают того, чтобы о них здесь упоминать», – заметил он как-то в одном из своих писем).
Русский главнокомандующий, как мы знаем, зависел всецело от петербургской Конференции. Он не имел права распоряжаться войсками без формальной каждый раз на то «апробации» кабинета, не имел права проявлять инициативу в случае изменения обстановки и должен был сноситься по всяким мелочам с Петербургом. В кампанию 1757 года Конференция предписала ему маневрировать так, чтобы для него «все равно было прямо на Пруссию или влево через всю Польшу в Силезию маршировать». Целью похода ставилось овладение Восточной Пруссией, но Апраксин до июня не был уверен, что часть его армии не будет послана в Силезию для усиления австрийцев.
25 июня авангард Фермора овладел Мемелем
[180], что послужило сигналом к открытию кампании. Апраксин шел с главными силами на Вержболово и Гумбинен, выслав авангард генерала Сибильского – 6000 коней, – к Фридланду для действия в тыл пруссакам. Движение нашей армии отличалось медлительностью, что объясняется административными неурядицами, обилием артиллерии и опасением прусских войск, о коих ходили целые легенды. 10 июля главные силы перешли границу, 15-го прошли Гумбинен и 18-го заняли Инстербург.
Конница Сибильского не оправдала возлагавшихся на нее надежд, как полтораста лет спустя – на этих же местах – не оправдает их отряд хана Нахичеванского… Левальд поджидал русских на сильной позиции за рекой Алле, у Велау. Соединившись с авангардом – Фермором и Сибильским, Апраксин 12 августа двинулся на Алленбург, в глубокий обход позиции пруссаков. Узнав об этом движении, Левальд поспешил навстречу русским и 19 августа атаковал их при Гросс-Егерсдорфе, но был отбит.
У Левальда в этом сражении было 22 000, Апраксин имел до 57 000, из коих, однако, половина не приняла участия в деле. Участь боя решил Румянцев, схвативший пехоту авангарда и пошедший с ней через лес напролом в штыки. Пруссаки этой атаки не выдержали. Трофеями победы было 29 орудий и 600 пленных. Урон пруссаков – до 4000, наш – свыше 6000. Эта первая победа имела самое благотворное влияние на войска, показав им, что пруссак не хуже шведа и турка бежит от русского штыка. Заставила она призадуматься и пруссаков.
После Егерсдорфского сражения пруссаки отошли к Веслау. Апраксин двинулся за ними и 25 августа стал обходить их правый фланг. Левальд не принял боя и отступил. Собранный Апраксиным военный совет постановил, ввиду затруднительности продовольствия армии, отступить к Тильзиту, где привести в порядок хозяйственную часть. 27 августа началось отступление, произведенное весьма скрытно (пруссаки узнали о том лишь 4 сентября).
На марше выяснилось, что вследствие полного неустройства невозможно перейти в наступление этой же осенью, и решено отступить в Курляндию. 13 сентября покинут Тильзит, причем русский военный совет постановил уклониться от боя с авангардом Левальда, несмотря на все наше превосходство в силе («трусости и боязни», конечно, уже и помину не было, но пресловутая «робость», видно, не успела окончательно покинуть наших старших начальников).
16 сентября вся армия отведена за Неман. Кампания 1757 года окончилась безрезультатно вследствие необычайного стеснения действий главнокомандующего кабинетными стратегами и расстройства хозяйственной части (в те времена не зависевшей от строевой, а имевшей, как мы то знаем, свою особенную иерархию).
Конференция требовала немедленного перехода в наступление (как то обещала союзникам наша дипломатия). Апраксин ответил отказом, был отрешен от должности и предан суду (умер от удара, не дождавшись суда). С ним поступили несправедливо, Апраксин сделал все, что мог бы сделать на его месте любой начальник средних дарований и способностей, поставленный действительно в невозможное положение и связанный по рукам и ногам Конференцией.
* * *
Вместо Апраксина главнокомандующим был назначен генерал Фермор – отличный администратор, заботливый начальник (Суворов вспоминал о нем как о «втором отце»), но вместе с тем суетливый и нерешительный, прототип Куропаткина
[181]. Фермор занялся устройством войск и налаживанием хозяйственной части.
Фридрих II, пренебрежительно относясь к русским (с ними дела он лично еще не имел), не допускал и мысли, что русская армия будет в состоянии проделать зимний поход. Он направил всю армию Левальда в Померанию против шведов, оставив в Восточной Пруссии всего 6 гарнизонных рот. Фермор знал это, но, не получая приказаний, не двигался с места.
Тем временем Конференция, чтобы опровергнуть ходившие в Европе, стараниями прусских «газетиров», предосудительные мнения о боевых качествах российских войск, приказала Фермору по первому снегу двинуться в Восточную Пруссию. Вот один образчик из тысячи (показания некоего «безпристрастнаго» иностранца, видевшего русскую армию): «Сколько-нибудь боеспособными – и то в очень невысокой степени – могут считаться лишь гренадерские полки, пехотные полки никакого сопротивления оказать не в состоянии… Самая посредственная немецкая городская милиция качеством бесспорно выше российских войск… Солдаты худо обучены, еще хуже снаряжены, офицеры никуда не годятся, особенно в кавалерии: у русских даже поговорка сложилась: плох, как драгунский офицер…»
