Выступая на Всеармейском совещании, Мехлис говорил буквально следующее: «Привлечение к ответственности и исключения из партии нарастали в 1937 г. (было исключено более 11 тысяч человек. — Ю. Р.) из месяца в месяц, в геометрической прогрессии… Если бы ЦК ВКП(б) не приостановил бы эту преступную вакханалию, мы перебили бы всю парторганизацию РККА» (подчеркнуто Мехлисом. — Ю. Р.). Напрашивается вопрос: кто виноват в этой вакханалии? Разве не Ворошиловы и мехлисы, торопившиеся услужить вождю, искореняя даже тень инакомыслия? Оказывается, нет. По словам докладчика, здесь основательно поработали «крикуны, перестраховщики, враги», которым выгодно ослабление рядов партии.
Ладно, пусть так. Но тогда после таких филиппик в адрес разоблаченных «врагов» следовало ожидать, что массовые исключения из партии прекратятся, «охота на ведьм» стихнет. Ничуть не бывало: погром продолжался с прежней силой, пойдя на спад лишь к концу года. Всего в 1938 году было исключено из партии 7753 человек, причем две трети — как «враги народа» и за связь с «врагами». Немало изгонялось из партии и в последующем, при этом удар наносился в первую очередь по начсоставу, что еще более ослабляло готовность Красной Армии к будущей войне.
Разумеется, верхушка ВКП(б) для упрочения своей власти нуждалась в массовой партии. На место коммунистов со стажем, проверенных в боях еще Гражданской войны и послевоенного строительства, приходила неискушенная в политике и уже оболваненная официальной пропагандой молодежь, которой было значительно сложнее увидеть в лице Сталина и его окружения могильщиков революции.
Если говорить о Мехлисе, то он с большим успехом обеспечил резкий приток новых сил в армейскую парторганизацию. Менее чем за два с половиной года (с января 1938-го по май 1940 года) число коммунистов в РККА выросло почти в 3,5 раза — почти до 211 тысяч членов и 224 тысяч кандидатов в члены партии. Особенный рост, докладывал начальник ПУ в ЦК, дало участие Красной Армии в боевых действиях на Хасане, Халхин-Голе, в походе в Западную Украину и Западную Белоруссию, в войне с Финляндией.
Какая гримаса судьбы! Большинство людей по зову души рвались в «первые ряды» строителей нового общества, искренно веруя в «царство свободы», но на деле лишь цементировали своим порывом утвердившийся в стране тоталитаризм. А Мехлис, как и вся верхушка, беззастенчиво эксплуатировали энтузиазм людей, намертво привязывая их партийной дисциплиной к сталинской колеснице.
На место коммунистов со стажем, проверенных в боях гражданской войны и послевоенном строительстве, приходила неискушенная в политике молодежь, манипулировать которой было значительно проще. «Армейская парторганизация молода и по возрасту, — докладывал Мехлис в ЦК ВКП(б) в мае 1940 года. — Коммунисты в возрасте до 30 составляют 66,1 %, от 30 до 40 лет — 38,5 % и старше 40 лет — всего лишь 3,4 %». Принятых в партию до 1920 года насчитывалось всего 4,4 %, получившие же партбилеты в последние два года (1938–1939) составляли более одной трети армейской парторганизации.
[82] Это был сознательный курс сталинской политической верхушки на изменение социального и возрастного состава армейской партийной организации, как, впрочем, и партии в целом.
Разъясняя, что понимать под лозунгом «большевизации» Красной Армии, Мехлис на словах предупреждал против механического увеличения численности партийных и комсомольских организаций: «Нужно добиваться качества, по-большевистски воспитывая вновь принятых в партию и комсомол». На деле же, как показывают факты, всеми средствами растворял коммунистов со стажем и твердыми убеждениями в подавляющей массе совершенно неискушенных в политике.
В эти годы была у него и еще одна роль, сродни бериевской. Как зловещему Лаврентию, дабы сыграть на авторитет правящего режима, было позволено вернуть из тюрем и лагерей кое-кого, оказавшегося там вроде бы только из-за вражеской деятельности Ежова, так и Льву Захаровичу разрешили часть военных восстановить в партии. При этом он, зарабатывая авторитет принципиального руководителя, был не прочь поработать на публику, ударить по бюрократам и перестраховщикам.
Вот что услышали от него делегаты XVIII съезда ВКП(б):
«Был у нас и такой дикий случай исключения из партии. Уполномоченный особого отдела одного полка заявил комиссару, что он хочет забрать начальника клуба политрука Рыбникова. Комиссар Гашинский шепнул об этом партийной организации, и Рыбников был исключен низовой парторганизацией из партии. Вскоре выяснилось, что Рыбников неплохой большевик и что особисты хотели взять его… к себе на работу. Ошибка была исправлена, но тов. Рыбников порядочно поволновался».
До какой же степени нравственного падения надо было дойти, до какого фарисейства скатиться, подавая такие «дикие» случаи как редкое исключение! А ведь вычищение из партии, увольнение из армии, аресты и беззаконные расправы по вздорным, самым нелепым основаниям были правилом.
По части политической мимикрии с нашим героем редко кто мог потягаться. Усердно повторяя пропагандистские клише о развертывании внутрипартийной демократии, он под разными благовидными предлогами ее — и без того куцую — душил как только мог. Центральное партийное бюро, много лет подряд на выборной, общественной основе руководившее партийной работой в Наркомате обороны, начальник ПУ издевательски назвал «центропробкой», которую якобы создали враги народа «как ширму для прикрытия своих темных делишек». Обратившись к секретарю ЦК Андрееву и заведующему отделом ЦК Маленкову, он добился упразднения бюро, а взамен создал подчиненную себе структуру — отдел партийно-политической работы в центральном аппарате Наркомата обороны. При отделе создавалась парткомиссия, тоже непосредственно подчиненная ПУ РККА.
Мехлис добился в ЦК также разрешения изменить порядок привлечения к партийной ответственности командиров и комиссаров полков, бригад, дивизий и равных им соединений. Тут наступление на внутрипартийную демократию шло поэтапно. Вначале, 25 февраля 1938 года, последовала директива во все политорганы, в которой установившаяся практика решения этих вопросов в первичных парторганизациях была признана неправильной. Вопрос о партийности командиров и комиссаров мог быть решен только «с ведома и согласия» ПУ РККА.
28 декабря того же года последовала новая директива, предусмотрительно утвержденная в ЦК. Предшествующая директива (от 25 февраля) «оказалась недостаточной», заявлял Лев Захарович, ибо «отдельные крикуны» имели возможность шельмовать команднополитический состав, который из-за этого не мог «уверенно, не оглядываясь по сторонам, руководить». Посему командиры и комиссары отдельных частей и соединений теперь вовсе выводились из-под партийной «юрисдикции» первичных организаций. Компрометирующий их материал должен был передаваться в вышестоящую партийную инстанцию — парткомиссию бригады, дивизии, армии, военного округа и рассматриваться в присутствии секретаря первичной парторганизации. Вопрос об исключении из партии командира и комиссара полка и выше мог решаться только по специальному разрешению Политуправления РККА.
