«Даешь Крым!»
Командование Красной Армии понимало, какую опасность несет сохранение в «мягком подбрюшье» Советской республики столь мощного вражеского кулака. Перед Фрунзе была поставлена задача до наступления зимы покончить с «черным бароном», отошедшим в Крым. Утром 28 октября главные силы фронта перешли в наступление. В составе 4-й армии, в ее третьем эшелоне на вспомогательном чонгарском направлении наступала 46-я дивизия.
Основная линия обороны белых проходила по Турецкому валу — сооружению, воздвигнутому еще крымскими ханами, длиной в 11 км и высотой 8 м. Флангами вал упирался в Черное море и Сиваш и был усилен мощной и сложной системой долговременных сооружений. Перед валом был вырыт ров глубиной до 10 м и шириной более 20 м, и построены две линии проволочных заграждений. Третья линия заграждений была скрыта во рву. С запада Перекоп прикрывался огнем корабельной артиллерии, а с востока — незамерзающим Сивашским заливом.
Штурм позиций врангелевцев в лоб был чреват большими потерями и ставил выполнение боевой задачи под угрозу. Замысел Фрунзе, выработанный не без подсказки местных жителей, — обойти укрепления на Чонгарском перешейке по мелководному Сивашу — был замечателен своей внешней простотой. Появлялась возможность для удара во фланг и тыл врага. Но воплотить его в жизнь оказалось очень непросто.
5 ноября Фрунзе отдал приказ: «Армиям фронта ставлю задачу: по Крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции». Наиболее трудная задача выпала Перекопской ударной группе Блюхера. Две бригады штурмовали Турецкий вал в лоб, остальные две бригады 51-й дивизии совместно с 15-й и 52-й дивизиями должны были форсировать Сивашский залив, занять Литовский полуостров и нанести удар в направлении Караджаная и далее на Армянск во фланг и тыл противнику, оборонявшему Турецкий вал.
Операция началась в ночь с 7 на 8 ноября. Пользуясь тем, что из-за сильного ветра уровень воды в Сиваше упал, красные части за три часа сумели преодолеть десятикилометровый залив и неожиданно для врага выйти к Литовскому полуострову. Более тяжелая обстановка сложилась у тех, кто штурмовал Турецкий вал в лоб. Шквальный артиллерийский и пулеметный огонь врангелевцев не позволял подойти к проволочным заграждениям. Отдельные части потеряли в атаках более половины состава, но успеха не добились.
Положение сложилось критическое. «Ночью меня вызвал к аппарату М. В. Фрунзе, — вспоминал Блюхер, — и сказал: «Сиваш заливает водой. Наши части на Литовском полуострове могут быть отрезаны. Захватите вал во что бы то ни стало»». Потребовалось еще два отчаянных штурма, прежде чем блюхеровцам удалось уже на рассвете 10 ноября захватить укрепления Турецкого вала.
По признанию Фрунзе, по получении донесения об успехе у него словно гора с плеч свалилась. В тот же день части, наступавшие на белых с фронта от Перекопа и наносившие удар во фланг со стороны Караджаная, соединились в районе Армянска. Серьезных укреплений у противника больше не было, лучшие силы Врангеля подверглись разгрому и бежали к побережью. 15 ноября части 51-й дивизии вступили в Севастополь и Ялту. А 16 ноября, по достижении полной победы, Южный фронт был ликвидирован.
В финальных боях за Крым 46-я стрелковая дивизия сколько-нибудь заметной роли не играла. Соответственно упоминаний о каком-либо участии Мехлиса в них не найти не только в исторических хрониках, но даже в пропагандистских материалах. С ним мы вновь встречаемся только во второй половине ноября — декабре 1920 года, когда дивизия ликвидировала банды махновцев, очищала южное побережье полуострова от белых, не сумевших бежать за границу или оставшихся на родине, доверившись успокоительным заверениям местных органов советской власти.
Крым, увы, оказался весьма подходящим местом для реализации красными «святого чувства классовой ненависти», очень быстро превратившись в часть «Всероссийского кладбища». Крайняя жестокость Гражданской войны набросила кровавую пелену на глаза воевавших по обе стороны, напрочь застила им взор. В Крыму, как нигде, были отброшены даже самые элементарные, прошедшие через века нормы ведения войны — не воевать с пленными, гуманно относиться к мирному населению. Жестокая реальность состояла в том, что многие комиссары, воспитатели по своей основной функции, не только не сдерживали звериные инстинкты у части командного и рядового состава красных частей, но, наоборот, подстегивали их.
10 ноября 1920 года РВС Южного фронта гарантировал сдающимся в плен «полное прощение». Узнав об этом, Ленин выразил крайнее недоумение. После вмешательства центральных властей и регистрации бывших офицеров последовали массовые аресты и бессудные расправы над ними. По разным оценкам, в Крыму были расстреляны от 25 до 120 тысяч человек. Особой жестокостью прославились член РВС Южного фронта, председатель Крымского областного ревкома Бела Кун и секретарь обкома, член РВС 13-й армии Розалия Землячка (Залкинд). По их приказам было расстреляно около 7 тысяч арестованных офицеров и чиновников.
[14]
Террор приобрел такие масштабы, что слухи о нем сразу же распространились за границей. Известный историк С. П. Мельгунов писал по горячим следам событий, что «крымская резня 1920–1921 гг. вызвала даже особую ревизию со стороны ВЦИКа. Были допрошены коменданты городов и… все они в оправдание предъявляли телеграмму Бела Куна и его секретаря Землячки… с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников».
Суця по всему, Мехлис, находившийся в прямом подчинении Землячки, не видел в этом чего-то из ряда вон выходящего. Характерно: они будут позднее тесно общаться по службе в руководящих советских органах, дружить семьями. О смерти «кровавой комиссарши» в 1947 году Лев Захарович узнает в карлсбадском санатории, откуда напишет жене: «Огорчен… Ушла светлая личность, прямой и правдивый человек, большевистски непоколебимый и верный. Большая потеря!»
Не занятые боями части, опьяненные победой и воистину плебейским торжеством над побежденными, стали быстро разлагаться. Невиданными темпами плодились дезертиры, барахольщики, бандиты, войска были охвачены повальным пьянством и грабежами. Это уже грозило самим основам существования дивизии как боевой единицы. «Сверху» последовала команда — пресечь. Мехлис не миндальничал. Его поведение логично: те, кто мародерствовал и оттачивал шашки на безоружных, понимали только язык грубой силы. Вовсю заработал ревтрибунал. Комиссар дивизии дал указание устраивать в полках открытые судебные заседания. В профилактических целях проводились инсценировки суда с выступлением «свидетелей», «прокурора», с вынесением «приговора». Лев Захарович очень гордился этим изобретением, полагая, что оно позволяет «пополнить пробелы в нашей партийной, культурно-просветительской работе в частях».
В начале декабря Мехлиса избрали делегатом на партконференцию 4-й армии, в состав которой теперь входила 46-я стрелковая дивизия. Армейская конференция в свою очередь делегировала его на 2-й Всероссийский съезд партработников Красной Армии и Флота. Одновременно он был избран делегатом VIII Всероссийского съезда Советов. Впереди забрезжили новые горизонты в политике.
