Разумеется, климат последней, «адски жаркий», заставил их откатиться обратно, но они сумели более или менее полностью взять под свой протекторат две первые в данном списке страны. Плохо знакомые с морем, они бесстрашно всходили на корабли, коими правили признававшие их власть китайцы и корейцы, чтобы плыть дальше, вдогонку мечте достичь «реки-океана», окаймляющего Вселенную. Известны их попытки встать твердой ногой на берегах Явы и Японии. [20]
На окраинах империи еще велись бои, но завоеватели уже достигли намеченных целей. На пространстве между Тихим океаном, Персидским заливом и Черным морем был установлен мир, который лишь время от времени нарушали ссоры наследников, тогда как барьеры, извечно разделявшие население Дальнего Востока и население Крайнего Запада, были опрокинуты. Отныне путешественники, купцы и миссионеры могли пересекать из края в край всю Евразию в совершенной безопасности. Биллем Рубрук первым открыл Монголию; Марко Поло — Китай; некий турок из Пекина — Рим и Париж. Целые народы добровольно или вынужденно сдвинулись с насиженных мест, и теперь в Каракоруме, столице степей, в Северной Монголии, можно было встретить золотых дел мастера из Понт-о-Шанжа или монашенку из Меца; в Юнане — гувернеров, прибывших из Ирана; в Хан-балыке (в ханском граде, то есть Пекине) — назначенного Его Святейшеством итальянского архиепископа, равно как многих иных, чьи имена и записки, возможно, иногда известны, но чаще всего полностью забыты. Всего за несколько десятилетий миры совершенно изолированные были приведены в соприкосновение друг с другом. Родилось новое мироустройство, казалось, позволявшее надеяться на многое.
Увы, это стоило дорого. Кровь текла рекой. Разлагались тысячи не преданных земле трупов. Бесследно исчезли целые города; многие другие были разорены в такой мере, что на их восстановление ушли столетия. В обычные поскотины превратились провинции, где в былые времена собирались обильнейшие урожаи; каналы и плотины прекратили снабжение водой, которая в продолжение тысячелетий, а зачастую и более, несла с собой жизнь. Но все это было очень скоро забыто. Может показаться странным, что такая катастрофа столь быстро стерлась из памяти. Со временем ужасные подробности стирались из человеческой памяти. Об основателе империи, о том, кто проявил себя как величайший губитель рода человеческого, востоковед Жуэнвиль говорил: «Он содержал народ в покое», а венецианец Марко Поло титуловал его «честнейшим человеком» и «мудрецом».
Действительно, самые зверские избиения, самые жуткие разрушения совершались в первые годы завоевания, в годы, когда Чингисхан установил тотальный террор. Великий варвар не видел пользы в городах. Кочевник и скотовод, он желал, чтобы все сельскохозяйственные земли были возвращены степи. Однако очень скоро он научился внимать доводам советников, коим удалось убедить его в том, что налог способен дать больше, нежели любая аннексия, и он решил отдать предпочтение оброку перед разрушением, по меньшей мере тогда, когда имел возможность выбирать. [21]
Его последователи поступали так же. Кроме того, находясь в теснейшем соприкосновении с великими и древними цивилизациями, они окультурились и много утратили от первоначальной дикости. Сознавая неспособность самим управлять своими землями, они окружили себя тюрками-уйгурами, которые очень давно к ним примкнули и, обретаясь в богатых оазисах Восточного Туркестана (нынешнего Синьцзяна), успели многое унаследовать от великой культуры, о которой свидетельствуют обнаруженные в Кизиле живопись и турфанские (а также дуньхуанские) рукописи; позднее монголы обращались к иранцам, китайцам, иудеям и арабам.
Объединенные общей властью, монголы о былом племенном делении не помнить не могли. Ими не двигал никакой языковой или конфессиональный национализм; они не примыкали ни к каким универсальным религиям, ведшим спор далеко не религиозный за духовное превосходство. Они интересовались теми религиозными вопросами, понятие о которых уже имели. Если они принимали христианство или буддизм, то делали это с некоторой беспечностью, менее всего на свете ввязываясь в их споры. Они выказывали удивительную терпимость, уважая все культы, и при случае несколько по-макиавеллиевски давали понять всякому, что разделяют его убеждения. То была позиция довольно новая в жестком и прямолинейном европейском мире с его взаимоисключающими вероисповеданиями; позиция, которая приятно удивляла.
Обостренное, но свободное от фанатизма религиозное чувство, поддержание порядка и безопасность повседневной жизни, эффективная и справедливая администрация — без незаконных льгот и взяток, ибо монголы оставались неподкупными всегда, — процветание торговли, расцвет культуры, гармоничное сотрудничество всех групп населения на благо общего дела, возможность независимо от происхождения подняться на любую должностную высоту, свободомыслие — чего большего можно было желать? Отцы, конечно, погибли, но сыновья жили счастливо или по меньшей мере лучше, нежели когда-либо прежде. Вот почему Pax Mongolorum, подобно Pax Romana, — и быть может, с еще большим основанием — рухнув, оставил по себе жгучую ностальгию в сердцах тех, кто успел им воспользоваться. [22]
Этот Монгольский мир продлился недолго. Чингисхан умер в 1227 году, не завершив своих завоеваний. За ним последовали его сыновья и внуки: Угедей (ум. 1241), Джагатай (ум. 1242), Мунке (ум. 1259), Хубилай (ум. 1294). Последний перенес свою столицу из Каракорума, что в Монголии, в Пекин (Ханбалык). С той поры империя, по-прежнему фиктивно единая, начала распадаться на отдельные крупные уделы, или улусы: Хубилай и его сыновья, ставшие императорами Китая и занесенные в список династий под именем Юань, обладали над своими западными родичами властью номинальной. В 1368 году дом Юань был полностью упразднен и династия Мин вступила в Пекин.
Кроме юаньской империи в Китае, кончившей признанием прямого управления ею Монголией, чингисидское наследие оставило три крупных государства: на западе, севернее Каспия, Кавказа и Черного моря — кипчакский улус; на западе же, но южнее, на мусульманских землях, — улус иранских Ильханов; в центре, объединяя или разделяя Юаней от Золотой Орды и от Ильханов, — вотчину второго Чингисова сына, Джагатая, и одноименный улус.
Ильханы
В 1256 году в Иране внук Чингисхана Хулагу, назначенный наместником своим братом Мунке, создал империю Ильханов, которая главенствовала над всем мусульманским Ближним Востоком от Амударьи (Окса) до земель, что сохранили за собой в Малой Азии византийцы (Хулагу обеспечил себе вассалитет румских, или конийских, Сельджукидов, покоренных в 1243 году) до сирийских территорий, лежащих по ту сторону Евфрата, куда он часто вторгался, но где закрепиться не смог, невзирая на спешно создаваемые союзы с крестоносцами, направленные против местных мусульманских правителей и могущественных владык Египта, Мамлюков.
Империей правили несколько выдающихся государей: Абага, Аргун, Газан, Ольджейту. Далее, после кончины сына последнего, Абусаида, она распалась. Эмиры и правители провинций добились независимости и принялись рвать друг друга на части. Несколько монгольских князей, в частности багдадские Джагатаиды, попытались навязать свою власть из-за спины марионеточных ханов и сумели удержаться в западных районах старых владений. На востоке власть перешла к иранцам, среди которых отметим могущественную афганскую семью Куртов (или Кертов), закрепившуюся в Герате, случай встретиться с которой у нас еще будет. [23]
