– Да уж… – насупился Глеб.
– Ладно, – подумав, сказала Саша. – Иди ты. Всё-таки у тебя более срочное дело. Ребенок не должен страдать.
– А ты когда к ней пойдешь?
– Завтра. Когда она после тебя остынет. Тем более, у меня пока есть чем заняться.
– И чем же? – насторожился мутант.
– Искать гонца в деревни к «диким».
Глава 3
Смена власти
Посыльный по кличке Ржавый ворвался в комнату Кардаша без стука. Здоровенный лысый мужчина, заросший рыжей щетиной по самые брови, напоминал сейчас испуганного ребенка: губы дрожат, под носом мокро, глаза навыкате – вот-вот зарыдает.
– Там!.. Там… – замахал он рукой себе за спину. – Там Колено вернулся и Шкурник! И они… и еще…
– Яснее можешь выражаться? – поморщился Иван Андреевич, у которого екнуло внутри от радостного предчувствия. – Что там с Коленом? Откуда вернулись? Кто тебя вообще прислал? Серп?..
Стоило Кардашу упомянуть главаря, как Ржавый стремительно побледнел, лишь покрытая язвами лысина осталась багрово-сизой.
– Серп… он… – выдавил посыльный, шумно сглотнул и пробормотал: – Голова только…
– Что?.. – поднялся на ноги и подошел к бандиту Иван Андреевич. – Вы что, склад с бухлом отрыли? Чего ты там мямлишь? Кто тебя прислал и что велел передать, ты можешь сказать?
– Могу, – опять сглотнул Ржавый. – Сургуч прислал. Велел сказать, чтобы ты туда быстро… Потому что там…
– …Колено и Шкурник, – перебил его Кардаш. – Это я уже слышал. А вот с каких это пор Сургуч стал мною командовать? Что значит – «быстро»? Когда смогу, тогда и приду. Если захочется. Так ему и передай.
– Так это… Он же теперь главный.
– Кто главный? Сургуч?..
– Я ж говорю: Колено со Шкурником вернулись, – стал приходить в себя и более-менее ясно разговаривать Ржавый. – Только они! И то исколотые-порубленные, выживут ли еще…
– Из Матвеевской вернулись? – «догадался» Кардаш. – Кто их так?.. А остальные где? А Серп? Что ты там молол про голову?
– Да, из Матвеевской, – закивал бандит. – Только они двое выжили. Остальных местные насмерть порубали. Серпа тоже убили. По шее – косой. Наши его голову привезли, я сам видел.
– Вот как? – нахмурился Иван Андреевич, ликуя в душе: «Всё получилось!». – И Сургуч решил, что главный теперь он?
– Так понятно ж! Не ты ведь.
– Ну конечно, куда уж мне-то, – скривил губы Кардаш. – Ладно, ступай. Скажи – сейчас буду.
Стоило за посыльным закрыться двери, как Иван Андреевич, потирая ладони, принялся нарезать круги по комнате.
«Всё получилось! Всё получилось! – мысленно повторял он. – Не подвели деревенские, спасибо им! Теперь главное – мне не сглупить».
* * *
То, что Кардаш наряжался, словно раздрызганный капустный кочан, не только согревало его тело, но и позволяло скрывать под одеждой, кроме блокнота с карандашом, еще и отточенный до бритвенной остроты средних размеров тесак, который он носил не как все, на поясе, а притороченным под мышкой в специально приспособленных ножнах. Но, готовясь заранее к событию, которое сегодня уже началось и обязательно должно было закончиться в его пользу, Иван Андреевич сделал кое-что еще…
Огнестрельного оружия он не любил, да и обрез, пусть его и можно спрятать под одеждой, всё же доставать слишком долго. Не было у Кардаша достаточного опыта и нужной сноровки, чтобы мгновенно с ним управиться, а пистолетные патроны оставались лишь у Серпа. Но Иван Андреевич не зря закончил мехмат, да и голову с руками он имел соответствующие. Поэтому втайне от всех он разработал и смастерил нечто вроде пики, действующей по принципу выкидного ножа. Только пружина в его устройстве была куда мощнее, а двадцатисантиметровое стальное жало пики – длинней большинства лезвий. Силы удара хватало, чтобы пробить насквозь полудюймовый фанерный лист. Крепилось устройство в левом рукаве замызганного, некогда серого, с разлохмаченными полами пальто, которое и надел сейчас поверх двух рубах и растянутого «безразмерного» джемпера Кардаш. Ножны с тесаком он нацепил под пальто тоже. И, разумеется, переложил в его внутренний карман блокнот с карандашом.
Затем он подошел к большому, в полстены, потускневшему, с лохмотьями отслоившейся амальгамы зеркалу и равнодушно посмотрел на свое отражение. Коренастый, а из-за кучи одежек и вовсе выглядевший квадратным, с багровой лысиной, покрытой, словно белесой щетиной, струпьями мужчина смотрел на него с той стороны мутного стекла маленькими, светлыми, близко посаженными к широченному, похожему на бугристую картофелину носу, глазами. Высокий лоб с едва заметными седыми волосками бровей прореза́ли, как грубо вспаханные грядки, многочисленные морщины. Две глубокие неровные складки, тоже будто вырытые лопатой, опускались из-под пористых щек к маленькому, со сморщенными бесцветными губами рту.
Скажи ему кто-нибудь лет тридцать назад, что в пятьдесят с небольшим он будет выглядеть столь омерзительно – утопился бы близ любимого Гизель-Дере в море. Сейчас же собственный облик не вызывал у Кардаша абсолютно никаких эмоций. Тот, прежний Иван для него давным-давно умер. А для древнего трупа он выглядел вполне себе прилично. Жаль лишь, что волос совсем не осталось – голова мерзнет. Иван Андреевич достал из покосившегося серого офисного шкафа черную вязаную шапочку, натянул на лысину и вышел из комнаты.
Он собрал в самом большом помещении – бывшем операционном зале банка – всю свою команду, всю тридцатку единомышленников, за исключением троих: один охранял зал снаружи, еще двое контролировали вход в здание.
Здесь имелись стулья, но никто из бойцов не стал садиться, все чувствовали, что услышат сейчас нечто важное – еще ни разу их командир не объявлял «общий сбор» и никогда еще, пожалуй, он не выглядел настолько собранным и серьезным, несмотря на его нелепое, совсем уж не по погоде одеяние. Впрочем, к этому «пунктику» Кардаша его подчиненные настолько привыкли, что воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Надень тот сейчас, к примеру, обычный костюм или останься в единственной рубахе и брюках – это вызвало бы куда большее удивление.
Иван Андреевич обвел собравшихся взглядом и удовлетворенно кивнул. В зале царила полная тишина. Нельзя сказать, что Кардаш настолько зашугал своих людей, что те боялись в его присутствии пошевелиться. Да, он был со всеми строг, но никогда не опускался до непотребного ора и уж тем более – рукоприкладства. Если и наказывал – то исключительно по делу и соразмерно с тяжестью проступка. А когда было за что похвалить, непременно это делал. Всё это плюс те умения и знания, которыми делился Иван Андреевич с подчиненными, и оказало на них влияние куда более действенное в плане дисциплины и послушания, чем беспредел остальных командиров. Кардашевцы всё это видели, а поскольку Иван Андреевич собрал возле себя изначально не самых глупых людей, то и прекрасно всё понимали. Но теперь они застыли в напряженно-молчаливых позах. Как уже говорилось, люди буквально ощущали витающую в воздухе серьезность момента и жаждали стать сопричастными тому, что собирался поведать Кардаш.
