– Я видел ваше лицо, когда вы читали отчет. Вы ищете улики. Я двадцать лет сидел напротив вас, patron. И знаю, как вы выглядите в такие минуты. Потому-то я и хотел присутствовать, когда вы будете читать это. – Он постучал пальцем по отчету. – Мне мальчишка тоже нравился. Забавный паренек.
Гамаш улыбнулся и кивнул.
– Ты прав, – признал он. – Я считал, что дело тут нечисто, с того момента, как мы его нашли. Об этом говорило множество мелочей. И одно серьезное соображение. Дети все время падают с велосипедов. Не могу тебе сказать, сколько раз Анни приземлялась на голову. Только многочисленные травмы головы и могут объяснить ее любовь к тебе.
– Merci.
– Однако смертельных случаев на удивление мало. И потом, Лоран почти всегда ездил в шлеме. Почему вчера он оказался без шлема? Шлем был при нем – привязан к рулю велосипеда.
– Возможно, Лоран надевал шлем, уезжая из дома и возвращаясь. А бóльшую часть времени, когда его никто не видел, ездил без шлема. Все дети так делают. Я снимал шапочку зимой, как только заворачивал за угол и мать переставала меня видеть. Я бы скорее отморозил голову, чем выставил себя дураком. Не надо, – поспешно произнес Жан Ги, предвидя логичный комментарий.
Гамаш покачал головой:
– Просто что-то там было не так, Жан Ги. Что-то не укладывалось. Траектория, расстояние, которое пролетело тело. Расстояние, которое пролетел велосипед…
– …все это здесь разобрано.
– В отчете, состряпанном за несколько часов? И к тому же нужно учитывать положение тела Лорана относительно велосипеда.
Жан Ги взял из полицейского отчета фотографии, рассмотрел их и передал Арману, который убрал их в папку.
Вид этого лица и тела преследовал его весь день. Он впечатался в его память. Нет нужды смотреть еще раз.
– Выглядело так, будто они были сброшены туда.
– Oui. Когда он попал колесом в выбоину, – сказал Жан Ги, стараясь проявлять терпение.
– Жан Ги, я расследовал немало несчастных случаев и вижу, что здесь смерть не была случайной.
– Однако все, кроме вас, patron, считают иначе.
Бовуар сказал это тихим, но твердым голосом. Гамаш снял очки и посмотрел на зятя.
– Ты думаешь, мне хочется, чтобы это оказался не несчастный случай? – спросил он.
– Нет. Но иногда наше воображение уносит нас в дали дальние. Сочетание горя, усталости, чувства вины.
– Вины?
– Хорошо, может быть, не вины, но вы наверняка чувствовали ответственность за мальчика. Он вам нравился и относился к вам с почтением. И тут случилось такое. – Бовуар показал на фотографии. – Я понимаю, patron. Вы хотите что-то сделать и не можете.
– И превращаю несчастный случай в убийство?
– Ну, вы же оспариваете выводы, – сказал Жан Ги, пытаясь разрядить неожиданно возникшее напряжение. – Только и всего. Но картина абсолютно ясна.
– Все это слишком уж предварительно. – Гамаш закрыл папку и отодвинул ее. – Они поспешили сделать очевидные выводы, потому что так им проще. Но дело нужно расследовать дальше.
– Почему?
– Потому что я должен быть уверен. Они должны быть уверены.
– Нет, я что хочу сказать: допустим на минуту, что это не несчастный случай. Он совсем мальчик. Насилию не подвергся. Следов истязаний нет. Слава богу. Зачем кому-то его убивать?
– Не знаю.
Гамаш не глядел на стопку грязных листов, лежащих на столике у задней двери, где они и оставались после того, как он откопал их и принес в дом. Но он ощущал их присутствие. Ощущал присутствие Джона Флеминга – вот он присел на корточки, слушает, наблюдает.
– Иногда мотив очевиден, иногда это просто неудачное стечение обстоятельств, – сказал он. – Убийца строит свои планы, а жертва выбирается без разбора.
– Вы думаете, Лоран стал жертвой серийного убийцы? – спросил Жан Ги, впадая в скептицизм. – Обычного убийцы вам недостаточно?
– Недостаточно? – Гамаш сердито посмотрел на зятя. – Что ты имеешь в виду?
Его голос, поначалу чуть не сорвавшийся на крик, упал до опасного шепота, но потом Гамаш взял себя в руки.
– Извини, Жан Ги. Я знаю, ты пытаешься помочь. Я ничего не выдумываю. Понятия не имею, зачем кому-то могло понадобиться убивать Лорана. Я лишь говорю, что сомневаюсь, с несчастным ли случаем мы имеем дело. Может быть, его сбила машина и водитель скрылся. Но что-то тут не складывается.
Гамаш снова открыл папку. Список того, что полиция нашла в карманах Лорана. Маленький камешек с вкраплением пирита. Золотая обманка. Плитка шоколада. Сломанная. А еще чешуйки и семена сосновой шишки, земля и галета.
Затем Гамаш отыскал в отчете описание рук мальчика. Они были поцарапанные, грязные. Коронер обнаружил под ногтями сосновую смолу и кусочки растительного вещества, но ни кожи, ни крови.
Никаких признаков борьбы. Если Лорана убили, то у него не было возможности защищаться. По крайней мере, такие результаты хоть немного утешали. Они свидетельствовали о том, что Лоран в последние часы, минуты жизни занимался обычными мальчишескими делами. Не сражался за жизнь, а явно наслаждался ею. До самого конца.
Гамаш перевел взгляд на Жана Ги:
– Ты займешься этим?
– Конечно, patron. Я приеду на похороны, а к тому времени постараюсь получить более определенные ответы.
Бовуар задумался, с чего начать. Но в голову ничего не приходило. Когда умирает ребенок, что делают в первую очередь?
– Вы сказали, отец не хотел смотреть на мальчика, на его тело. Не может ли быть, что…
Гамаш на миг задумался. Вспомнил обветренное, словно высеченное из камня лицо Ала Лепажа, стоявшего спиной к мертвому сыну и рыдающей жене.
– Такое возможно.
– Но?
– Если он убил Лорана в приступе ярости, то мог бы попытаться замести следы, но поступил бы проще, мне кажется. Он бы закопал тело где-нибудь в лесу. Или отнес в лес поглубже и оставил там. Чтобы природа сделала свое дело. Если было совершено убийство, то кто-то попытался придать ему видимость несчастного случая.
– Обычная история, – заметил Жан Ги. – Лучший способ скрыть убийство – это сделать его непохожим на убийство.
Они прошли в кухню, налили кофе, сели за сосновый стол и стали греть руки о кружки.
Бовуару не хватало этого. Долгих, долгих часов со старшим инспектором Гамашем. Когда они размышляли над уликами. Обсуждали подозреваемых. Сравнивали записи. Сидели друг против друга в столовых, машинах, захолустных гостиницах. Разбирали дело по крупицам.
И сейчас, сидя за кухонным столом в Трех Соснах, инспектор Бовуар спрашивал себя, не потворствует ли он шефу, соглашаясь взяться за дело, которое почти наверняка существовало только в воображении Гамаша. А может, он потворствует самому себе?
