В свете фонариков он увидел лицо профессора. Его глаза. Они горели ярко, но без чрезмерного возбуждения. Профессор казался почти спокойным, контролировал ситуацию.
Здесь он находился в своей естественной среде обитания. В чреве зверя. Вот где маленький профессор чувствовал себя в своей тарелке.
– Невероятно, – пробормотал Розенблатт, покачивая головой. – Никакой электроники. – Он посмотрел на своих спутников. – Похоже на набор «Меккано»
[27].
– Но она заряжена? – спросила Лакост, которую начало одолевать беспокойство.
Клаустрофобией она не страдала, но никогда прежде не втискивалась в камору гигантского орудия, да еще с двумя людьми.
– Нет, – ответил Розенблатт, показывая на громадную длинную трубу, уходящую вдаль. Он пригляделся к стенкам трубы. – Пусто. Здесь никогда не было ни одного снаряда. Иначе остались бы следы.
Гамаш потрогал стенку. На ней был тонкий слой масла.
– Но в боевой готовности, – сказал он.
Розенблатт посмотрел на него и кивнул:
– Вы разбираетесь в оружии.
– Как это ни прискорбно, – ответил Гамаш. – Мы все разбираемся. Но никогда не сталкивались с чем-то подобным.
– Никто и не знал ничего подобного, – сказал Розенблатт.
Даже в тусклом свете фонарика Гамаш заметил удивленное выражение в глазах профессора.
– Значит, она способна произвести выстрел? – спросила Лакост.
– Прежде чем ответить, я должен обследовать спусковой механизм. Давайте выйдем отсюда.
Упрашивать никого не пришлось. Лакост мигом оказалась снаружи, а потом направилась за профессором к боковине орудия.
– Интересно. Спусковое устройство должно быть здесь. – Розенблатт засунул кулак в большое отверстие. – Но оно отсутствует.
– Может, оно где-то в другом месте? – предположил Бовуар.
– Нет, оно должно быть здесь, судя по той конфигурации, что мы видели внутри.
Он оглянулся, посмотрел на заднюю стену камуфляжной сетки и отрицательно покачал головой.
– Но главное, что она не заряжена, – сказала Лакост. – А если бы и была заряжена, то не смогла бы произвести выстрел.
– Да, без спускового механизма выстрел невозможен.
– Как он выглядит? – спросил Гамаш.
– Он должен иметь зубчики, соответствующие этому колесу. – Профессор показал на шестерню шириной около фута. – На орудии нет никакой электроники. Даже системы наведения нет. Все делается вручную.
– А может, эта штука выпала? – спросил Бовуар, обшаривая взглядом землю вокруг.
– Ну, это же не набор лего. Ничего отсюда не выпадает. Сложный механизм с идеальной подгонкой деталей. Каждая четко стоит на своем месте.
– Значит, выпасть он не мог? – уточнил Бовуар.
– Не мог, – подтвердил Розенблатт. – Если его нет, значит его кто-то взял. И судя по всему, недавно. Мне нужно еще раз посмотреть на гравировку.
Пожилой профессор говорил с такой решимостью, что Гамаш понял: если сам он боится высоты, а Бовуар – замкнутых пространств, то профессор Майкл Розенблатт боится гравировки.
Они снова подошли к гравировке, и Розенблатт отступил, разглядывая крылатого монстра, который извивался и корчился перед ним. Его семь голов были напряжены, длинные шеи переплетались, как змеи. На спине монстра сидела женщина с вожжами в руках. Зверь был послушен ей. Она смотрела на людей со странным выражением лица. Гамаш подумал, что это не гнев. И не жажда мести или крови. Нет, это было что-то более зловещее. Что-то, чего Гамаш не мог определить.
Профессор Розенблатт прошептал что-то себе под нос.
– Что вы говорите? – спросил Гамаш, ближе всех стоявший к ученому.
Розенблатт показал на то, что выглядело как чешуя на теле монстра.
Гамаш подошел ближе, надел очки и наклонился. Потом выпрямился и посмотрел на профессора:
– Иврит?
– Да. Вы можете прочесть? – спросил Розенблатт.
– Боюсь, что нет.
Розенблатт снова взглянул на монстра. На линии, которые оказались не чешуей, а словами. И прочел вслух:
Потом он повернулся к своим спутникам в этом мрачном месте. На лице его появилось торжествующее и одновременно испуганное выражение. Словно его худшие страхи и самые вожделенные мечты являли собой одно и то же. И сбылись.
– «На реках Вавилонских мы сидели и плакали», – сказал он.
Кровь отхлынула от лица Гамаша. Перед ним в свете прожекторов сверкало орудие, неестественное, сверхъестественное. Оно отбрасывало тени на полог наверху, на это фальшивое небо с гротескными звездами.
– А теперь, – произнес профессор Розенблатт, – я могу рассказать вам, с чем мы имеем дело.
Они сидели в гостиной дома Гамашей, у камина, в котором прыгали и плясали язычки пламени, отбрасывая веселый свет на мрачные лица.
В лесу они промерзли до костей и решили вернуться в какое-нибудь теплое место. Туда, где им никто не помешает.
Они сидели, грея руки о кружки горячего, бодрящего чая, а на столике стояли тарелки с печеньем «мадлен», купленным Арманом в пекарне Сары, мимо которой они проходили.
– То, что вы нашли, – начал профессор Розенблатт, – называется «Проект „Вавилон“». Когда мы утром говорили с вами по телефону и вы описали найденное орудие, я вам даже не поверил. «Проект „Вавилон“» – это такая байка, которой физики пугали друг друга. Это сказка братьев Гримм для ученых.
Он глубоко вздохнул и попытался скрыть беспокойство, съев еще одно печенье. Но дрожащая рука выдала его.
Гамаш не мог определить, чем вызвана эта дрожь – страхом или возбуждением.
– Вы нашли то, что называется суперорудием. Причем единственным в своем роде. В сообществе оружейников «Проект „Вавилон“» – нечто вроде легенды. Долгие годы ходили слухи, что такое орудие создано. Некоторые люди пытались его найти, но сдались. Со временем разговоры о суперорудии стихли.
– Когда вы увидели его, то прошептали: «Он не мог». Кого вы имели в виду? – спросил Гамаш.
Он наклонился вперед, уперев локти в колени и сложив свои большие руки так, что они образовали перед ним некое подобие корабельного носа, рассекающего морские волны.
– Я имел в виду Джеральда Булла, – ответил Розенблатт, явно ожидая какой-то реакции, может быть вздоха.
Но не увидел ничего, кроме напряженного внимания.
– Вы не слышали про Джеральда Булла? – спросил Розенблатт, переводя взгляд с одного лица на другое.
