Все отрицательно покачали головой.
– «Взгляните на мои деянья и дрожите!»
[28] – продекламировал Розенблатт, кладя на стол свой потертый кожаный портфель.
– Только не это, – простонал Бовуар. – Теперь у нас двое таких.
– Это «Озимандия», – сказал Гамаш, глядя на Бовуара с отчаянием. – Профессор цитирует один из сонетов Шелли…
– Конечно, он цитирует.
– …в котором говорится о высокомерии, о гордыне. О царе, который думал, что созданное им простоит тысячелетия, но от него осталась лишь разбитая статуя в пустыне.
– И все-таки он стал бессмертным, – заметил Розенблатт. – Но не из-за его деяний, а благодаря стихотворению.
Бовуар хотел было ввернуть что-то хитроумное, но решил промолчать. И задумался.
– Кто такой Джеральд Булл? – спросил он после паузы.
Профессор Розенблатт расстегнул портфель, перебрал его содержимое и вытащил какие-то бумаги.
– Я нашел это в своем архиве после нашего разговора. Подумал, что может пригодиться.
Он положил на кофейный столик бумаги, скрепленные степлером.
– Вот он, доктор Булл.
Изабель Лакост взяла пожелтелые от времени машинописные листы. В пачке лежала и зернистая черно-белая фотография человека в костюме, с узким галстуком. У него был обиженный вид.
– Он был специалистом по вооружениям, – сказал Розенблатт. – В зависимости от того, с кем вы говорили, доктор Булл мог казаться либо пророком, либо безнравственным торговцем оружием. Но на самом деле он был блестящим конструктором.
– И он сконструировал ту штуку в лесу? – спросила Лакост.
– Я думаю, да. Я думаю, то орудие являлось составной частью «Проекта „Вавилон“». Он поставил перед собой цель – создать мощное орудие, способное выводить снаряды на низкую околоземную орбиту, как спутник. И по орбите снаряд должен был преодолеть тысячи миль до цели.
– Но такие устройства существуют, – возразил Бовуар. – Межконтинентальные баллистические ракеты.
– Верно. Однако суперорудие отличалось от них, – сказал Розенблатт.
– Набор «Меккано», – догадалась Лакост. – Без электроники.
– Именно. – Профессор улыбнулся ей. – Никаких компьютерных систем наведения. Никакой зависимости от программного обеспечения или даже электричества. Старое, надежное орудие, очень похожее на те, которыми воевали в Первую мировую.
– Но с чего вдруг оно стало таким уж достижением? – спросил Гамаш. – Похоже, был сделан шаг назад, а не вперед. Как говорит инспектор Бовуар, если существуют МБР, способные нести ядерные боеголовки за тысячи километров и точно поражать цель, кому может понадобиться суперорудие Джеральда Булла?
– А вы подумайте, – предложил Розенблатт.
Они подумали, но ни до чего не додумались.
– Вы слишком погрязли в настоящем, вы считаете, что современное есть лучшее, – сказал профессор. – Часть гениальности Булла состояла в понимании того, что старинные конструкции не только могут работать, но в некоторых ситуациях могут работать даже лучше, чем современные.
– А гигантскую пращу он не спроектировал? – спросил Бовуар. – Не стоит ли нам заняться поисками одной из них?
– Думайте, – велел Розенблатт.
Гамаш задумался и медленно оглядел свой дом. Посмотрел на бесполезный смартфон на рабочем столе. И модем для дьявольски медленного подключения к Интернету.
Он посмотрел на потрескивающий камин, ощутил его тепло, подумал о печке в кухне. В кухне Клары. В книжном магазине Мирны.
Если электричество отключалось, у них в домах было тепло и светло. Вовсе не благодаря современным технологиям, которые становились бесполезными. Пригодные для жизни условия поддерживались благодаря старым, даже древним инструментам. Печкам. Колодцам.
Возможно, во многих отношениях Три Сосны оставались примитивными, но деревня долгое время могла существовать без электричества. И уже одно это давало жителям преимущество.
– Такое орудие не нуждается во внешнем источнике энергии, – неторопливо заговорил Гамаш. Понимание пришло к нему вместе с вытекающими из него последствиями. – Оно может послать снаряд на орбиту без всякого аккумулятора.
Профессор Розенблатт кивнул:
– Именно. Блеск и кошмар.
– Почему кошмар? – спросил Бовуар.
– Потому что суперорудие доктора Булла позволяло любой террористической ячейке, любому экстремисту, сумасшедшему диктатору стать международной угрозой, – ответил ученый. – Им не требовались ни технология, ни ученые, ни даже электричество. Им требовалось только одно – суперорудие.
Он дал им время осознать услышанное, и, пока это происходило, даже веселый камин не мог прогнать холодок из комнаты или стереть тревогу с их лиц.
– Но возможно, он не сумел сделать это, – сказала Лакост. – Возможно, его предприятие не увенчалось успехом. Может быть, Булл забросил свое орудие, потому что оно не действовало.
– Нет, – возразил профессор Розенблатт. – Он прекратил работу, потому что его убили.
Все уставились на него.
– Как? – спросил Гамаш.
– Его убили в тысяча девятьсот девяностом году. Некоторые говорят, что убийство было заказное. В то время он жил в Брюсселе. Пять пуль в голову.
– Профессиональное убийство, – сказала Лакост.
Розенблатт кивнул:
– Убийцы так и не были пойманы.
Гамаш задумался, прищурившись.
– Кажется, я припоминаю, – сказал он. – Джеральд Булл был квебекцем…
– Вообще-то, он родился в Онтарио и учился в Университете Куинс. Тут обо всем этом написано. – Розенблатт помахал привезенными бумагами. – Но бóльшую часть работы он проделал здесь, в Квебеке. По крайней мере, в начальной стадии.
– Вы его знали? – спросил Гамаш.
– Практически нет. Он очень недолго работал в Университете Макгилла. Считался сумасбродом. Трудный человек.
– В отличие от физиков? – спросил Гамаш и увидел улыбку на лице Розенблатта.
– К сожалению, я недостаточно гениален, чтобы позволить себе быть трудным человеком, – сказал он. – Я был просто преподавателем, обучал студентов рассчитывать траектории. Вернее, пытался обучать. Когда появились сложные системы, студенты поняли, что могут обойтись без этих знаний. За них все сделают компьютерные программы. С таким же успехом я мог бы обучать их пользоваться логарифмической линейкой и счетами.
– Доктор Булл никогда не обращался к вам за советом? – подначил его Гамаш.
Розенблатт откровенно рассмеялся:
– За советом? Джеральд Булл? Нет. Да он вообще никогда не обратился бы ко мне! Я был гораздо ниже его по положению.
