– Ну так о чем мы говорили? – Он положил белую полотняную салфетку себе на колени, обвел взглядом соседей по столу. – Ах да, утечка информации.
«Вот ведь баламут», – с восхищением подумал Бовуар, которого теперь интересовало одно: насколько заслуженному профессору удастся взбаламутить обстановку.
Бовуар перевел взгляд на агентов КСРБ: на их лицах застыла маска холодной вежливости.
И что же их так встревожило?
– Это ваших рук дело? – спросила Мэри Фрейзер.
Волосы у нее все еще оставались влажными после душа, она надела серый свитер, черную юбку, бижутерию – в общем, предприняла попытку принарядиться, но от этого лишь стала выглядеть еще более неказисто.
– Минуту назад вы обвиняли этого молодого человека. – Розенблатт показал на Бовуара. – Теперь меня? Кто следующий? Он?
Профессор посмотрел на Габри, который шагал по полу из широких сосновых досок, неся кофе с молоком. На нем был передник с клетчатыми рюшками, который выводил Оливье из себя.
«Это же смешно, – отвечал Габри партнеру. – Такой передник делает меня счастливым».
«Он делает тебя гомиком».
«Ну да, а иначе никто бы и не узнал».
Габри подошел к их столу, расставил кружки с кофе и замер в ожидании заказов.
Профессор Розенблатт попросил дать ему пару минут на размышления и изучение меню. Лакост и Бовуар сказали, что они тоже немного повременят, а агенты КСРБ сделали заказ, явно спеша как можно скорее покончить с завтраком.
– Число людей, которые могли допустить утечку, довольно ограниченно, – сказал Делорм, когда Габри отошел. – И большинство из них – за этим столом.
Он оглядел присутствующих, и Бовуар поразился тому, сколько сил прикладывает этот человек, чтобы нагнать на них страху, и насколько неэффективны его усилия. Он казался просто вздорным типом.
– Тот, кто это сделал, будет отвечать по всей строгости закона, – заявила Мэри Фрейзер.
Ей удалось произнести это еще более угрожающим тоном, хотя, вероятно, не так, как ей хотелось бы. Все было похоже на то, будто они огорчили любимую тетушку.
Жан Ги подумал, не отзовут ли их в Оттаву и не пришлют ли настоящих агентов. Он надеялся, что такого не случится. К этим двум он уже проникся симпатией.
– Bonjour, – сказал Арман Гамаш, подходя к столику и снимая куртку. – Туманно сегодня. Хорошо, что камин горит.
Он на миг протянул к огню свои большие руки.
– Patron, – сказал Габри, выходя из кухни. – А я слышу, вы пришли. Кофе?
– S’il vous plaît
[40], – сказал Гамаш и обвел взглядом сидящих за столом.
Бовуар и Лакост поднялись, чтобы поздороваться с ним. Он улыбнулся им, потом пожал руку пожилому ученому.
– Профессор, – сказал он, улыбаясь, и посмотрел на двух остальных.
– Позвольте вас познакомить, – сказала Лакост. – Мэри Фрейзер и Шон Делорм из Оттавы. Они служат в КСРБ. А это Арман Гамаш.
Делорм встал и пожал руку Гамашу, Мэри Фрейзер, не поднимаясь, рассматривала вновь прибывшего.
Пыталась вспомнить, кто он такой. Жан Ги знал это выражение. Знакомое лицо, знакомая фамилия. Но в непонятной обстановке.
И тут она вспомнила:
– Конечно же! Гамаш. Из Квебекской полиции.
Это прозвучало почти как «Ренфрю из Королевской конной полиции»
[41].
– До недавнего времени из Квебекской полиции, – уточнил он, садясь на свободный стул рядом с ней. – Мои прежние коллеги так добры, что приглашают меня. А мы с женой вышли на пенсию и живем теперь здесь.
Бовуар не уставал удивляться способности Гамаша преуменьшать собственную значимость. А еще он увидел, как крутятся колесики в голове Мэри Фрейзер. На несколько мгновений она стала выглядеть менее похожей на степенную даму и более проницательной. Но потом это прошло.
– Наверное, вас беспокоит вся эта заварушка, ведь вы уже думали, что подобные вещи остались в прошлом, – сказала Мэри Фрейзер.
– Ну, я могу участвовать или не участвовать в деле. Когда ответственность несет кто-то другой, все воспринимается иначе.
Габри принес яйца «бенедикт» для Шона Делорма, а для Мэри Фрейзер – блинчики, начиненные засахаренными яблоками и сбрызнутые сиропом. На краю тарелки лежали кусочки копченого бекона, выдержанного в кленовом сиропе.
– Прекрасный выбор, – сказал Арман, заговорщицки подаваясь к ней.
Мэри Фрейзер вспыхнула от удовольствия, но тут же, пытаясь скрыть непроизвольную реакцию, показала на бумаги в руке Лакост:
– Это по «Проекту „Вавилон“»?
– В некотором роде. В основном здесь про Джеральда Булла. – Лакост подняла бумаги. – Цензурированный текст, поэтому бóльшая часть о «Проекте „Вавилон“» удалена.
– Откуда вы их взяли? – спросил Розенблатт, взяв лист и просматривая его.
– Из архивов.
– Но как вы их получили? – удивился он. – Я столько лет пытался их раздобыть!
– А вот если бы вы поступили в полицию, вам бы тоже, наверное, повезло, – сказала Лакост.
Она поймала взгляд Гамаша и увидела в нем благодарность. Она не собиралась упоминать про мадам Гамаш.
Розенблатт нахмурился, но ничего не сказал. Мэри Фрейзер взяла бумаги, просмотрела их и задержала взгляд на черно-белой фотографии Джеральда Булла.
– Вы его когда-нибудь видели? – спросила Лакост, и Мэри Фрейзер отрицательно покачала головой.
– Это его известная фотография, – сказала она. – Пожалуй, другие мне не попадались. Странное нежелание фотографироваться для человека с таким самомнением.
Мэри Фрейзер положила фотографию и принялась читать печатный текст.
– Занятное чтение, – заметила Изабель Лакост. – Подробности вымараны, но отчеты подтверждают, что Джеральд Булл был готов продавать оружие кому угодно. Не только иракцам.
– Кажется, мяч послан вам, – сказал Розенблатт агентам КСРБ. – Если только вы не попросите меня ответить.
Мэри Фрейзер посмотрела на него с раздражением, но поняла, что выбора у нее нет:
– Здесь все сказано верно. Джеральд Булл в Брюсселе совершенно распоясался. Он заключал контракты со всеми подряд. Все законные власти, которые прежде с ним сотрудничали, отвернулись от Булла. Он стал прокаженным.
– Расскажите им про СССР, – предложил Розенблатт, явно довольный собой.
Делорм бросил на него испепеляющий, как ему казалось, взгляд, который на самом деле производил смешное впечатление.
