– Это вы к чему?
– Что ты имеешь в виду?
– Я о Джоне Флеминге.
– Просто хотел увидеть их реакцию, – ответил Гамаш.
– И вы ее увидели, – сказала Лакост. – Они думают, что вы чокнулись.
– А ты? – спросил он, смягчая вопрос улыбкой. – Что думаешь ты?
Изабель Лакост смело встретила его проницательный взгляд:
– Я в жизни не слышала, чтобы вы задавали глупый вопрос, сэр. Иногда вы ошибаетесь, но глупостей за вами не числится. Видимо, вы искренне уверены, что какая-то связь здесь существует.
– А ты – нет?
Он перевел взгляд с Лакост на Бовуара, который опустил глаза.
– Я действительно не вижу тут связи, – призналась Изабель. – Булл и Флеминг использовали для своих творений популярную библейскую цитату, но из этого не вытекает, что они сотрудничали или знали друг друга.
Гамаш продолжал смотреть на Бовуара, и тот немного занервничал:
– Я согласен с Изабель. По-моему, вы подорвали уровень доверия к вам этих людей. Я видел, как эта Фрейзер пялилась на вас.
– Да, – сказал Гамаш, устраиваясь поудобнее. – Занятный состоялся разговор, правда? Она даже не спросила, кого я имею в виду, когда услышала имя Джона Флеминга.
И опять Лакост и Бовуар быстро переглянулись, что не ускользнуло от Гамаша.
– Что вы думаете об агентах КСРБ? – спросила Изабель с напускной веселостью в голосе, меняя тему разговора.
– Я думаю, что они слишком хорошо осведомлены о пушке, которую, по общему мнению, так и не создал давно умерший конструктор, – ответил Гамаш.
– И я тоже так думаю, – сказала Лакост. – Они совсем не такие путаники, какими кажутся. Неужели они и в самом деле проводят все свои дни за введением информации в компьютеры?
– И за чтением, – сказал Бовуар Гамашу. – Я вам говорил: это опасное занятие.
– Сомневаюсь, что спортивная страничка тебя убьет, mon vieux.
Принесли завтрак. Блинчики и сосиски для Гамаша и Бовуара, яйца «бенедикт» для Лакост.
Габри поставил на стол корзиночку с теплыми круассанами и улыбнулся Лакост.
Бовуар перевел взгляд со своей начальницы на удаляющийся передник Габри.
– Мы с ним провели незабываемую ночь, – сказала Лакост.
Арман медленно опустил нож.
– Это ты. Ты сказала Габри про суперорудие, – прошептал он очень тихо, чтобы не услышал профессор Розенблатт. – И попросила его растрепать всей деревне.
Изабель Лакост слегка пожала плечами:
– Oui.
– Так это ты? – поразился Бовуар. – Зачем?
– Все согласны с тем, что пушка может стать опасной, попади она в руки людей, которые желают нам зла, – сказала Лакост. – Такое орудие опасно даже в руках наших соотечественников. В особенности если оно окружено тайной. Но я сделала это не в целях национальной безопасности. Если честно, то я недостаточно умна, чтобы разобраться во всех деталях этого зверя.
Гамаш никогда не сомневался в уме Изабель Лакост. Он всегда с уважением относился к своей молодой протеже. А сейчас проникся к ней еще большим уважением.
– Ты сам говорил об этом, Жан Ги, – продолжила она. – Расследовать убийство Лорана практически невозможно, если мы умалчиваем о мотиве. О пушке. Мы в долгу перед Лораном, а не перед КСРБ. И потом, если убийца хочет сохранить существование суперорудия в тайне, то лучшее, что можем сделать мы, – это не идти у него на поводу. Вытащить пушку из тайника. Посмотреть, насколько это испугает убийцу. И, как учили нас вы, месье Гамаш, испуганный убийца разоблачит себя сам.
Он действительно так их учил. Но обоих мужчин поразила не столько ее логика, сколько обращение к Гамашу – «месье». Изабель впервые не назвала его старшим инспектором.
Это было естественно, здраво. И соответствовало действительности. Но Арман Гамаш почувствовал себя так, словно с него соскребли татуировку.
– Чему еще я тебя научил? – спросил он.
– Никогда не пользоваться первой кабинкой в общественном туалете, – сказала Лакост.
– А кроме этого?
– Убийца опасен, – сказала она. – А испуганный убийца опасен вдвойне.
Гамаш поднялся:
– Ты пошла на большой риск, старший инспектор. Нанесла удар КСРБ по самому больному месту. По их тайным планам. Что ж, по крайней мере, теперь мы увидим их реакцию. К тому же ты дала сильный пинок убийце, а он все еще остается невидимым для нас.
– Надеюсь, это заставит его действовать, – сказала Лакост, тоже вставая.
Она вгляделась в лицо бывшего наставника, такое знакомое после множества подобных разговоров. Вот только в прошлые разы тяжесть решения всегда ложилась на его плечи.
– Я совершила ошибку? – спросила она.
– Если и так, то я бы совершил точно такую же, – ответил Гамаш и улыбнулся. – Это опасно, но необходимо. Сейчас не время для робости. Или тайн.
– Кроме наших тайн, – уточнил Бовуар.
Глава восемнадцатая
Майкл Розенблатт оторвал взгляд от своего французского тоста и увидел, что полицейские собираются уходить.
Он читал, делал заметки на память и ел. Приезд в эту деревеньку стал для него открытием. Да и сама деревня была открытием. Как и превосходные французские тосты, сосиски и кленовый сок, почти наверняка добываемый из деревьев, которые он видел в окне.
Но главным откровением стала пушка. Если бы, когда он пролез на четвереньках сквозь то маленькое отверстие, раздался небесный хор, он бы ничуть не удивился.
Перед ним стояло суперорудие Джеральда Булла. Купалось в лучах прожекторов.
Проклятый Джеральд Булл. Он и мертвый не ушел из мира. Как ему это удалось?
Как он собрал это чертово орудие? Профессор Розенблатт посмотрел на бумаги, лежащие рядом с его тарелкой, и в свой блокнот, чуть заляпанный кленовым соком. Одно слово было написано прописными буквами и обведено кружочком.
КАК?
Потом он добавил:
ЗАЧЕМ?
Этот вопрос тоже казался ему неплохим.
Но теперь, когда он задумался, возник еще один вопрос:
КТО?
Профессор Розенблатт опустил авторучку и взглянул на Гамаша, прощавшегося с коллегами.
Джон Флеминг. Это имя в устах отставного старшего инспектора потрясло профессора. Он не слышал его много лет. Разумеется, он знал, кого имеет в виду Гамаш, и понял, что агенты КСРБ тоже знают. Серийный убийца. Человек, далеко шагнувший за черту.
Но чтобы связать между собой Флеминга и Булла? Это казалось невероятным.
Профессор Розенблатт проследил за тем, как Гамаш и полицейские направились в разные стороны. Он видел выражение лиц молодых мужчины и женщины, когда они смотрели на Гамаша. С некоторой озабоченностью и огромной любовью.
