– И вы хотите отомстить? – спросил профессор.
Гамаш слегка наклонил голову:
– Надеюсь, что нет.
Теперь пришла очередь Розенблатта наклонять голову.
– Но вы не уверены.
– Вы нашли что-нибудь интересное в этих бумагах? – спросил Гамаш севшим голосом.
Розенблатт мельком посмотрел на него, потом опустил взгляд на бумаги:
– Жаль, много вымарано, но я не думаю, что здесь есть какие-то откровения.
– Откровения?
– После смерти Булла прошло много лет, и часть информации о его работе так или иначе всплыла, – сказал Розенблатт. – Вы и сами, зная ключевые слова, наверняка что-то откопали. Но есть вещи, которые известны только людям, работающим в этой области. Или же тем, кто догадался. – Розенблатт сделал короткую паузу. – Выстроил теорию.
– И что это за область?
Розенблатт с опозданием понял, что интуиция его не обманула. Он имел дело с опасным человеком, который вывел его на опасную территорию.
Мощный мозг профессора лихорадочно заработал, неизменно возвращаясь в одну точку.
Он может солгать, но это рано или поздно всплывет наружу.
– Область конструирования оружия, – сказал профессор Розенблатт и подметил, что Гамаш ничуть не удивился.
– Так оно и должно быть, верно? – сказал Гамаш, проявляя не меньшую откровенность, чем его собеседник. – Ведь иначе вы бы здесь не оказались, да?
Они разглядывали друг друга. Не бросали вызов, не угрожали друг другу. Не вели борьбу за первенство. Напротив.
Они признавали друг друга.
Видели в собеседнике специалиста, лучшего в своей области. А эта область была изрыта ямами, поросла сорняками, усеяна минами. Преодолеть все препятствия невозможно без мудрой осторожности и некоторого коварства. И не получив при этом шрамов.
– О чем вы меня спрашиваете, месье?
– Я спрашиваю, работали ли вы с Джеральдом Буллом.
Глаза его собеседника вспыхнули, в них читалось желание прервать визуальный контакт. Но профессор выдержал. Он коротко кивнул:
– Я уже говорил вашему молодому коллеге инспектору Бовуару, что мы с Буллом в одно и то же время работали в Университете Макгилла, но, боюсь, я был не до конца честен. Мы сотрудничали с профессором Буллом. Числились на разных кафедрах, но работали над одними проектами. Впрочем, по-настоящему никто с Джеральдом Буллом сотрудничать не мог. Начиналось, может, и неплохо, но вскоре вы понимали, что на самом деле работаете на него.
– И вы работали на него, когда у него родились планы создания суперпушки?
– Нет, я ушел, когда узнал, что он пользуется посредничеством Советов для продажи своего оружия. Он был не очень умен.
– Вы поэтому ушли? Испугались, что поймают?
– Нет. Я чувствовал, что это неправильно. Одно дело – конструировать оружие для своей страны, и совсем другое – продавать его тому, кто больше заплатит. Джеральд Булл был продавцом до мозга костей. Совершенно без совести.
– Почему вы сказали, что он был не очень умен? – спросил Гамаш.
– Он сделал несколько глупых шагов. Например, обхаживал Советы. У него было преувеличенное самомнение, которое говорило ему, что он умнее других людей.
– Самомнение его обмануло? – спросил Гамаш.
– Я знаю, это поразительно. Доктор Булл был такой напыщенный. Идеальный характер для человека, который продает пушки, а Булл, как я уже говорил, показал себя продавцом до мозга костей.
– Зачем ему понадобилась гравировка Вавилонской блудницы на пушке? Это что-то вроде визитной карточки? Подписи? Она присутствовала на всех конструкциях Булла?
– Мне об этом не известно. Возможно, гравировка – еще один маркетинговый ход. Что еще могло привлечь такого сумасшедшего деспота, как Саддам, если не символ Апокалипсиса? Да к тому же, ни больше ни меньше, связанного с древним государством, на месте которого находится Ирак. Идеальный ход.
– Но найденная пушка не предназначалась для Саддама, верно? – сказал Гамаш. – Джеральд Булл собирал ее не в Ираке, а в Квебеке. И тем не менее выгравировал на ней Вавилонскую блудницу. Почему?
– Возможно, это подтверждает теорию макета, – задумчиво произнес Розенблатт. – Он собрал пушку, желая продемонстрировать ее иракцам. Тогда все разведки мира интересовались проектом Булла, но никому и в голову не приходило искать пушку здесь. Он мог показать ее иракцам, а заключив контракт, мог разобрать пушку и частями доставить в Багдад.
Гамаш выслушал эту удивительную гипотезу в подробностях. Он не мог не согласиться, что резон в ней был. Квебек как демонстрационный зал. Хотя существовала и другая гипотеза. Противоположная.
– А может быть, она всегда предназначалась для Квебека, – заговорил Гамаш. – Саддам со своими «Скадами» никак не мог добраться до Штатов. Может быть, Саддам никогда и не имел в виду Израиль, или Иран, или любую другую цель в своем регионе. Может быть, Саддам имел в виду Штаты. Американцы считали, что это оружие массового уничтожения находится на Ближнем Востоке, а оно находилось здесь.
«Может быть, может быть, – подумал Гамаш. – Сплошные „может быть“».
Это разочаровывало. Впрочем, Гамаш чувствовал, что они сделали еще один шаг к истине. Может быть.
Гамаш устроился поудобнее и взглянул через стол на своего собеседника, вспоминая кое-что из найденного Рейн-Мари о Джеральде Булле.
– Джеральд Булл получил докторскую степень по физике в очень молодом возрасте. Примечательное достижение. Но, насколько я понимаю, успеваемостью он не отличался.
– Мне об этом ничего не известно. Я не знал его студентом.
– Верно. Но вы знали его в более поздние годы. Он старше вас лет на двадцать?
– Приблизительно.
Розенблатт внимательно посмотрел на Гамаша. Больше он не попадется на эту удочку. Но ему не удавалось отделаться от чувства, что они опять идут по минному полю.
– Отметки у него были средние, – сказал Гамаш, как бы рассуждая про себя. – А вы несколько раз назвали его продавцом до мозга костей. Не выдающимся ученым, а продавцом.
И теперь Майкл Розенблатт действительно оказался посреди минного поля. Там, куда завел его этот спокойный, рассудительный, добрый человек.
Он ждал следующего неизбежного вопроса.
Гамаш наклонился над столом и почти извиняющимся голосом проговорил:
– Хватало ли Джеральду Буллу ума, чтобы создать суперорудие? Или он умел только продавать? Может быть, конструкторскую работу проделал другой гений, о котором нам не известно?
Бабах!
Глава девятнадцатая
Клара Морроу свернула на подъездную дорожку к дому Лепажей. Длинную, в рытвинах, как и большинство грунтовых дорожек в районе.
