– Откуда она у вас? – спросил Бовуар, беря у нее пластинку.
– Он выпустил ее за свой счет. Я купила одну и прослушала из вежливости, но это дерьмо.
И тем не менее, подумал Бовуар, она сохранила пластинку. Пластинка не попала на благотворительный базар. Или в мусорный бачок. И с чего это вдруг Рут стала вежливой? Или, может, вопрос нужно ставить иначе: когда она стала невежливой?
– Поначалу он пел на улице в Кауансвилле, – сказала Рут. – Иногда играл в boîtes à chansons
[46] в Монреале, но по большей части пел в разных кафе поблизости. Тогда еще Габри и Оливье не открыли бистро.
– Он там больше не играет? – спросил Бовуар.
– Нет, – ответила Рут. – Слава богу, он перестал петь.
Жан Ги положил конверт лицевой стороной вниз. Не хотел смотреть на улыбающегося молодого человека с окладистой рыжей бородой, даже не подозревавшего, какая боль ждет его через несколько десятилетий.
– Каким образом Ал Лепаж перебрался через границу? – спросил Жан Ги.
– Он бежал, я думаю. А за ним, наверно, гналась толпа любителей музыки.
– Лепаж говорит, что он пришел из Вермонта. Но как он нашел Три Сосны? Ведь не просто случайно набрел? Видимо, кто-то ему помогал.
– Может, ему суждено было найти Три Сосны, – сказала Рут.
Она встала и взяла Розу на руки.
– Вы в это не верите.
– Ты и представить себе не можешь, во что я верю, – отрезала она, потом немного смягчилась и стала подниматься по лестнице в свою спальню. – Выключи свет, когда будешь уходить.
– Вы идете наверх проблеваться? – спросил он ей вслед и услышал донесшийся из темноты смешок.
Жан Ги откинулся на спинку и стал слушать музыку, пытаясь не обращать внимания на стихи. Что-то про…
«Купи, купи вкусные пироги».
Нет-нет, подумал Бовуар. Вот уж точно нет.
«Приехал на „тойоте“, как вы тут живете…»
Он перестал слушать слова и постарался вспомнить разговор после обеда, когда они с Изабель пошли от Клары к Гамашам, чтобы он мог взять пластинку, и они успели наскоро обсудить прошедший вечер.
– Мне показалось странным, – сказала Изабель, когда они расположились в гостиной Гамашей, – что ни агенты КСРБ, ни Розенблатт не обратили внимания на показатели успеваемости доктора Булла. И еще на то, что, возможно, был и другой, настоящий конструктор, действовавший закулисно. Ведь все эти данные имелись. Даже мадам Гамаш обратила на них внимание.
– Спасибо, дорогая, – откликнулась Рейн-Мари.
– Désolé. Но вы поняли, о чем я. Эти двое считаются специалистами по Джеральду Буллу и профессионалами по расшифровке информации, почему же они ничего не заметили?
Арман кивнул:
– Ну и как ты думаешь – почему? Кроме очевидного ответа, что Рейн-Мари умнее всех их, вместе взятых.
– Merci, mon cher, – улыбнулась мадам Гамаш. – Знаешь, многие гении плохо учились в школе. Может, и доктор Булл из их числа.
– Может быть, – сказал Жан Ги. – Но я уверен, что ребята из КСРБ и, вероятно, профессор Розенблатт прекрасно все заметили. Они просто надеялись, что мы это пропустим. Они отлично знают, что в «Проекте „Вавилон“» участвовал кто-то еще.
– Поэтому они все еще здесь, – сказал Арман, кивая.
– Ищут человека или чертежи? – спросила Изабель.
– И то и другое, – ответил Бовуар.
– Ты думаешь, что автор «Проекта „Вавилон“» здесь, в Трех Соснах? – спросила Лакост.
– Нет, – ответил Бовуар. – Не думаю. Хотя и не исключено. Не знаю.
– Впечатляет, – сказала Лакост.
Жан Ги натянуто улыбнулся и встал:
– Я иду к Рут с пластинкой Ала Лепажа. Хочу послушать. Не присоединишься?
– Нет, пойду в оперативный штаб, посмотрю, не появились ли новые отчеты. И канадцы, и американцы ищут информацию по Алу Лепажу. Не странно ли, что он прибыл в Квебек уже с французской фамилией?
– Мне кажется более странным, – сказал Бовуар, – что он пересек границу и вышел прямо к Трем Соснам.
– А как иначе найти нашу деревню? – спросила Рейн-Мари. Она задумалась на секунду. – Ведь он бежал от призыва, верно?
Полицейские кивнули.
– Насколько мне помнится, их принимали в Канаде с распростертыми объятиями, – сказала Рейн-Мари. – Сомневаюсь, что им приходилось ползком перебираться через границу.
– К тому же их всех простили, – вспомнил Арман. – Президент Джимми Картер. Многие вернулись.
– Но не Ал Лепаж, – заметила Изабель Лакост.
– Спрошу у Рут – может, она что-то знает, – пообещал Бовуар.
– Вот еще одно, что вы можете проверить завтра, – сказал Арман, провожая их по дорожке. – Где сегодня весь день пропадали агенты КСРБ. В деревне их не было. И у пушки, кажется, тоже.
Тот разговор состоялся часом ранее, а теперь Жан Ги сидел в гостиной Рут и слушал пластинку Ала Лепажа.
Прослушав все, он снова поставил иглу на вращающийся диск. Но не в начало. Снова, откинувшись на спинку дивана, он прослушал историю собаки в лесу. Предполагалось, что перед мысленным взором слушателя предстанет задушевный образ семьи, не оставляющей надежду, и собаки, возвратившейся домой. Однако Жан Ги не мог отделаться от образа животного, которое узнает свою истинную природу. Готовность убивать при необходимости.
Звонок в оперативном штабе в здании старого вокзала раздался на следующее утро. Звонили из местного отделения Квебекской полиции.
– Поскольку вы уже здесь, старший инспектор, я подумал, вы захотите знать.
– Знать что?
– Сегодня утром найден труп.
Лакост схватила ручку и сделала знак вошедшему Бовуару.
– Кто?
Она записала в своем блокноте имя, а рядом – слово «убита». И услышала, как Бовуар прошептал:
– Merde.
– Где? – Лакост записала адрес. – Команда уже там?
– Только что докладывали: минуту назад приехали на место. Я им сказал, чтобы ничего не трогали.
Инспектор Бовуар подошел к своему столу, и Лакост услышала, что он вызывает криминалистов из Монреаля.
– Забита до смерти, – сообщил местный полицейский. – В доме все перевернуто вверх дном. Похоже на ограбление. Я, конечно, отправил туда «скорую», но без толку.
– Вызывайте коронера, – сказала Лакост.
– Уже. Она будет ждать вас там.
– Хорошо.
Она повесила трубку и посмотрела на записи в блокноте, на обведенную кружочком фамилию.
