– Это был труд его жизни, – сказал Розенблатт. – Гийом был хороший парень, во многих отношениях мягкий человек. Но его не мучила совесть. У него отсутствовало воображение. Нет, пожалуй, так говорить про него несправедливо. Он был близорук. Видел перед собой только задачу, цель. А дальше не смотрел, не понимал последствий своих трудов.
– И что это значит? – спросил Бовуар. – Стал бы он хранить чертежи или нет?
– Я думаю, да, – ответил Розенблатт. – Работа его жизни. Несомненно, венец карьеры. – Он задумался на мгновение. – Вы говорите, что убитая вчера женщина – его племянница?
– Она жила в его доме, – сказал Гамаш.
Часы в бистро начали отбивать время. Полночь.
– И вы не нашли чертежей? – спросил Розенблатт.
Гамаш отрицательно качал головой, пока часы продолжали бить. Один размеренный удар за другим.
– Вы думаете, убийца украл чертежи «Проекта „Вавилон“»? – спросил Розенблатт.
– Не исключено. Мы должны исходить из того, что он их нашел, – ответил Гамаш.
Часы отбили последний удар и смолкли.
Майкл Розенблатт посмотрел на них, потом на Гамаша.
– Полуночные колокола, старший инспектор, – тихо сказал он. – Позднее, чем мы думали.
Бовуар увидел, как переглянулись эти двое, и понял, что упустил какую-то аллюзию
[53]. Но не смысл.
Они проводили профессора до гостиницы и убедились, что он зашел в номер. Из-под двери номера Мэри Фрейзер пробивался свет, и Гамаш остановился перед ней и постучал.
– Что вы делаете? – прошептал Бовуар.
– Агенты КСРБ должны знать, что чертежи, возможно, похищены, – прошептал в ответ Гамаш.
– Минуточку, – раздался приятный голос Мэри Фрейзер. Дверь открылась, и она предстала перед ними, поправляя на себе неожиданно вычурный халат. – Ой.
– Вы ждали кого-то другого? – спросил Жан Ги.
– Просто я не ждала вас, – сказала она.
Она была в очках, на кровати были разложены бумаги. Жан Ги попытался разглядеть, что в них, но Мэри Фрейзер вышла из номера и закрыла дверь.
– Чем могу вам помочь? Уже, наверное, поздно. – Она посмотрела на часы. – Первый час.
«Позднее, чем мы думали», – всплыли в памяти Бовуара слова профессора.
– Скорее всего, чертежи похищены, – сказал Гамаш.
Педантичная женщина, проводившая дни за канцелярским столом, исчезла, а вместо нее появилась гораздо более проницательная личность, пусть и в нелепом розовом халатике.
– Идемте со мной, – сказала агент КСРБ и пошла вниз, в самый дальний конец гостиной.
– Не позвать ли месье Делорма? – спросил Гамаш.
– В этом нет необходимости, – сказала она, садясь. – Вы можете рассказать мне, а я передам информацию ему.
Гамаш и Бовуар сели в два других кресла.
– Вы, вероятно, слышали об убийстве тут неподалеку, – сказал Гамаш. – Убили женщину. Ее звали Антуанетта Леметр.
– Да, хозяин гостиницы мне говорил. Он тут вроде как городской глашатай.
– Антуанетта Леметр была племянницей Гийома Кутюра.
Фрейзер уставилась на Гамаша бесстрастным взглядом, словно лишившись дара речи. Умному человеку нужно было приложить немало усилий, чтобы принять такой бессмысленный вид, и Гамаш предположил, что в этот миг ее ум напряженно работает.
– Чья племянница? – спросила она.
– Прошу вас, мадам, – сказал Гамаш. – У нас нет времени. Вы не хуже меня знаете, что Гийом Кутюр сотрудничал с Джеральдом Буллом в проекте СИП. И почти наверняка в проекте суперорудия.
Он снова вытащил фотографию из кармана, развернул и передал ей. Брови Мэри Фрейзер чуть приподнялись, на лбу образовались едва заметные морщины.
– Невозможно быть экспертом по Джеральду Буллу и не знать этого, – сказал Гамаш.
Мэри Фрейзер сложила копию фотографии пополам и вернула Гамашу:
– У доктора Булла было много коллег. Включая, позвольте вам напомнить, и профессора Розенблатта.
– Верно. Но племянницу профессора Розенблатта не убивали, а ее дом не переворачивали вверх дном, – сказал Гамаш. – Время работает против нас, а мы его бездарно тратим. Вы, похоже, относитесь к этому как к своеобразной игре. Мы знаем про доктора Кутюра все.
– Вы не знаете ничего, – прошипела она. – Вы погрязли в догадках, а не фактах. И вы еще позволяете себе читать мне лекции о важности того, что мы делаем! Вы отказались от этого права, когда убежали в эту смешную маленькую деревню с ее кофе с молоком и деревенскими праздниками. Знаете, что я вижу, когда смотрю на вас?
– Да, вы мне говорили сегодня утром. Я – подозреваемый, может быть даже педофил, потому что я дружил с девятилетним мальчиком.
Мэри Фрейзер сумела-таки сильно задеть Гамаша, и теперь нарыв прорвался.
– Нет, – возразила она. – Я вижу лицемера. Вы увидели возможность бежать с корабля и воспользовались ею, зная, что никто не станет вас винить. Я вижу человека, распухшего от круассанов и страха, забившегося в эту маленькую деревню, где вам ничто не грозит, где никто не станет вас укорять. А остальные тем временем пусть сражаются. И вы еще позволяете себе судить меня? Вы – позорище, месье.
– Это… – начал Бовуар.
– Non, – остановил его Гамаш. – Non, – повторил он, беря себя в руки.
Потом снова посмотрел на Мэри Фрейзер.
– Я пришел сюда не разбирать принятые мною решения, – сказал он. – А предупредить вас, что вчера вечером кто-то убил Антуанетту Леметр и перевернул вверх дном ее дом. Мы считаем, что убийца искал чертежи «Проекта „Вавилон“».
– Это большая натяжка, – заявила Мэри Фрейзер.
– Неужели? У нас есть все основания полагать, что суперорудие создал Гийом Кутюр, а не Джеральд Булл. Доктор Булл был торговцем, а доктор Кутюр – ученым. Поэтому-то пушку и собрали здесь, в районе, знакомом доктору Кутюру. В районе, где у него было немало знакомых. И еще он знал, что никто не станет искать «Проект „Вавилон“» в глуши квебекских лесов. Идеальное решение. И все шло прекрасно, пока кто-то не убил Джеральда Булла.
– Это все догадки, – отрезала она.
– Похоже, вы противитесь такой вероятности, – сказал Гамаш. – Почему? Мы обнаружили прямую связь между доктором Кутюром и Джеральдом Буллом…
– У вас есть только старая зернистая фотография.
– У нас есть больше, – сказал он, но Бовуар обратил внимание, что Гамаш оборвал себя на полуслове, чтобы не упомянуть профессора Розенблатта.
