– Мы разговаривали с друзьями Антуанетты, поклонниками и членами Труппы Эстри. Можно не сомневаться, что ее решение поставить пьесу Флеминга вызвало немало протестов. Как минимум люди выражали недовольство.
– Ты думаешь, ее смерть как-то связана с пьесой? – спросила Лакост.
– Нет, не думаю. Мы сейчас проверяем алиби, но на данный момент никто не вызывает подозрений.
– А Брайан? – спросила Лакост.
– С ним, конечно, не все так ясно. Его отпечатки пальцев и ДНК повсюду на месте преступления, ну а как могло быть иначе? На его одежде мы обнаружили ее волосы и крохотные частички кожи и крови, но он ее нашел и говорит, что вроде бы прикасался к телу, так что опять же…
Он поднял руки.
– «Его алиби проверяется», – прочитала Лакост строку из отчета.
– Oui, – сказал Бовуар. – Согласно биллингу, его телефон все время находился в Монреале, но, как мы понимаем, он мог намеренно оставить его там.
– Мы знаем, что Антуанетта отвезла вещи дядюшки в театр в день своей смерти, может быть даже тем самым вечером, – сказал Гамаш. – Кто-нибудь застал ее за этим занятием?
– Нет, – ответил Жан Ги. – Но у нас есть свидетели, которые видели ее во второй половине дня в продуктовом магазине, в булочной и магазине по продаже алкоголя, где она купила две бутылки вина.
– Согласно данным аутопсии, на обед она ела пиццу, tarte au chocolat
[58] и пила красное вино, – сказала Лакост. – Уровень алкоголя в ее крови гораздо выше нормы, и в мусорном бачке найдена пустая бутылка.
– А вторая? – спросил Гамаш.
– В буфете. Неоткрытая, – ответил Бовуар.
Гамаш немного поразмыслил.
– Какой вывод вы делаете?
– Похоже, она алкоголичка, – сказал Жан Ги.
– Мне кажется, женщина просто позволила себе расслабиться в тот вечер, – возразила Лакост. – Вы, мужчины, и представить себе не можете, как это чудесно – сидеть в спортивном костюме, жевать какой-нибудь пирожок и пить вино. Изысканный обед в Париже? Забудьте об этом. Дайте мне пиццу, шоколад и тренировочные штаны – и я на седьмом небе.
Бовуар и Гамаш посмотрели на нее.
– Материнство, – объяснила она. – Анни тоже со временем поймет. И я уверена, если вы спросите Рейн-Мари…
– Но на ней был не спортивный костюм, а уличная одежда, – возразил Гамаш.
– Верно, – кивнула Лакост. – Домашняя одежда висела в стенном шкафу. Антуанетта могла бы переодеться.
– Но не переоделась, – сказал Гамаш. – Почему?
– Может, собиралась, но сразу взялась за вино, – сказал Бовуар. – И так напилась, что либо не обращала внимания, либо ей стало все равно, что на ней. Я думаю, вином она хотела оглушить себя. Она явно боялась. Иначе зачем увозить все те вещи в театр?
– Но если она так боялась, то зачем отпустила Брайана в Монреаль? – спросила Лакост. – Если мне страшно, то я ищу компанию.
– Брайана? – спросил Бовуар.
– Хорошо, он, конечно, не ротвейлер, но все лучше, чем одиночество, если уж так страшно.
– И почему дверь не заперта? – спросил Гамаш. – Она перепугалась настолько, что вывезла из дома вещи дядюшки, а когда вернулась домой, не стала запирать дверь?
– Привычка? – предположила Лакост.
Но ее саму не устраивала такая гипотеза.
– Может быть, мы просто выдумываем, – сказал Бовуар, откидываясь на спинку стула и с раздражением складывая руки на груди. – Может, она ничего не боялась, а хотела отослать Брайана куда подальше, чтобы встретиться с кем-то.
– С любовником? – спросила Лакост, но отрицательно покачала головой и посмотрела на Бовуара, сверкнув глазами. – Нет. С покупателем. Вот о чем ты думаешь.
– Скорее, размышляю, – сказал Жан Ги. – На мой взгляд, вполне убедительная версия. Гийом Кутюр рассказывает племяннице о «Проекте „Вавилон“» и о своей роли в создании пушки, чтобы предостеречь ее. Рассказывает про спрятанный спусковой механизм и чертежи. Однако Антуанетту мало интересует, что там ее старый дядюшка болтает о какой-то старой пушке. Но вот пушку обнаруживают, Антуанетта понимает, что оказалось у нее в руках, и знает, что это может стоить неплохих денег.
– Когда ей поступает предложение, – подхватила Лакост, развивая версию, – она приглашает его…
– Или ее… – вставил Бовуар.
– Или их… – уточнил Гамаш.
– Ладно, ладно. Договаривается о встрече, когда Брайана нет дома.
– Да, – сказал Гамаш. – Мне это кажется важным. Все происходит в тот самый вечер, когда его нет дома.
– Тогда зачем она увезла вещи в театр? – спросил Бовуар, но тут же поднял руку. – Постойте. Не говорите мне. Она вывозит их из дома, чтобы покупатель ничего без нее не нашел. А она ему ничего не скажет без предоплаты. – Он хлопнул ладонями по столешнице. – Дело раскрыто.
– А ты не упускаешь одну деталь? – спросил Арман.
– Имя убийцы? – осведомился Жан Ги. – Ну, я разгадал дело до половины. Остальное сделает старший инспектор. Да?
Изабель Лакост сидела за столом, постукивая авторучкой по губам. Она перестала слушать – мудрое решение – и теперь только думала.
– Вино, – сказала она. – Стала бы Антуанетта выпивать целую бутылку перед важной встречей? Разве ей не требовалась свежая голова?
– Может быть, ей в большей мере требовалось мужество, – возразил Бовуар. – И потом, мы не можем знать, выпила ли она всю бутылку сама. Может быть, убийца выпил пару бокалов, а после вымыл посуду. Или же она нервничала и выпила больше, чем собиралась. Она не могла не понимать, что встречается с человеком, на чьей совести как минимум одна жизнь.
Лакост кивнула:
– Этим можно объяснить и ее травму. Она не кажется умышленной. Предположим, Антуанетта напилась и стала спорить, между ними началась драчка, и она потеряла равновесие.
– А когда покупателю уже ничто не мешало, он принялся обыскивать дом, – сказал Гамаш. – Он же не знал, что Антуанетта все вывезла.
– Но тут возникает другая проблема, – заявила Лакост. – Обыск театра не дал никаких результатов. Ни спускового механизма, ни чертежей не обнаружено. Куда же она могла их спрятать?
Они переглянулись.
– Похоже, мы уперлись в тупик, – сказала Лакост. – Нам явно не хватает информации.
Она посмотрела на Адама Коэна, который сидел за столом, уставившись в экран своего компьютера. «Уж не в игры ли он играет?» – подумала она и, встав, пересекла комнату.
– Мы готовы выслушать твой отчет.
Его пальцы лежали на клавиатуре, но не двигались, глаза не отрывались от того, что, к облегчению Лакост, оказалось текстом. Вроде бы документом.
