Атака на Иноземцева повелась Андроповым очень резко и с нескольких направлений. Ну, не удержался бедный выскочка от мздоимства, своего бывшего завхоза сделал аж замом директора, а тот возил ему безвозмездно импортную мебель и обустраивал личную дачу. Ну мелочь, о чем толковать, однако в начале 1982-го в привилегированном институте появились люди из прокуратуры, стали прощупывать хозяйственные дела. Это казалось невероятным – проверяют советника Брежнева, только что избранного в члены ЦК!
Опытный Иноземцев смекнул, откуда дует ветер, и денежки за незаконные услуги поспешно внес в казну (мелочь, говорили, 18 тысяч всего, но… как можно партийному идеологу!) Дальше – хуже. В апреле в институте Иноземцева появляются люди не из прокуратуры, а из самого КГБ. Надо знать обстановку в этих элитных столичных заведениях, чтобы понять в чем дело. Молодые сотрудники состояли преимущественно из сынков и дочек, не выползали из загранок, презирали все «совковое» и были, естественно, антисоветски настроены в самом пошлом смысле этого слова; ну, и православных там набиралось немного. Короче, институт был «прогрессивным».
И вот группа аспирантов института во главе с Фадиным создает рукописный сборничек «Поиски», что-то из области либерального коммунизма. 6 апреля устроили в институте обыск, а нескольких молодых людей даже забрали. Началось следствие, кое-кого стали таскать по всей форме в Лефортово. Баловень судьбы Иноземцев не выдержал не очень-то уж страшных испытаний: 12 августа, работая у себя на даче в саду, он скоропостижно скончался.
Некролог в «Правде» был по наивысшему разряду, подписались, как говорится, «все». Первой шла подпись Брежнева, а второй – это уже воля русского алфавита – устроителя убийства Андропова. Более того, на другой день после официального некролога в той же «Правде» появилась маленькая заметочка «В последний путь». 17 августа, сообщалось там, в конференц-зале Академии наук состоялись проводы покойного. В карауле стояли, естественно, Арбатов, Замятин, Загладин и др., а среди множества венков, как было особо отмечено, «здесь же венок от семьи Брежневых»…
Вопрос тут был вовсе не сентиментальный, а политический: Леонид Ильич открыто давал понять, что любил и любит Николая Израилевича и хорошо понимает те пути, которые толкнули его друга в могилу. Нет, дряхлеющий Брежнев и не думал сдаваться без боя, хотя Андропов уже побеждал в этой подковерной схватке по всем статьям.
Договорим уж до конца про этот характерный случай с еврейскими «социалистами». Уже в конце 1982 года все они (А. Фадин, Ю. Хавкин, Б. Кагарлицкий и др.) были отпущены, хотя их заставили письменно покаяться и дать показания обо всем, что знали. Очень типичный почерк Андропова: Иноземцев, приближенный Брежнева, опозорен и устранен, а зачем мучить бедных юношей? Они могут еще пригодиться. И пригодились вскоре при «перестройке»…
Тут вдруг произошло событие огромной политической силы. 19 января 1982 года у себя на даче застрелился С. Цвигун. На молодого Вертера никак уж не походил он. Здоровый, простоватый, он был не чужд искусствам: сам выпускал под разными псевдонимами сочинения о «советских разведчиках». Его супруга Роза отличалась тем же, но сочиняла на темы «общечеловеческие» (тоже под псевдонимом, даже вступила в Союз писателей). Держала салон, охотно покровительствовала молодым дарованиям. Помню, как в буфете Большого театра я был ей представлен Юрием Селезневым, в ее салон входившим; потрясла меня тогда нить немелких бриллиантов на отвороте ее скромно-сверхмодного костюма…
Внешняя история этого неслыханного события хорошо известна ныне. К вечеру Цвигун приехал на дачу. Розы не было, там находилась только обслуга. Один из охранников чистил на дворе снег. Цвигун подошел к нему, не заходя в дом, и спросил, куда ведет эта дорожка? При этом вид и голос у него были совсем спокойны.
«– А никуда, – ответил тот, – к забору. Я тут расчистил немного, а у забора сугроб.
– Вот и хорошо, что никуда, – ответил Цвигун и пошел к забору.
Около сугроба он и застрелился».
Несколько лет назад в одном из управлений Министерства здравоохранения обнаружили следующий документ.
«Усово, дача 43. Скорая помощь. 19 января 1982 г. 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует, В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица. Реанимация, непрямой массаж сердца, интубация. В 17.00 приехала реанимационная бригада. Мероприятия 20 минут не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть. В 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров».
Подписи пяти врачей».
Уже 21 января во всех центральных газетах появился необычный некролог. Хотя Цвигун был членом ЦК, под его некрологом не было фамилий Брежнева, Кириленко и Суслова. Были подписи Андропова, Горбачева, Устинова и Черненко, а также членов коллегии КГБ; фамилии большинства из них мы узнали тогда впервые.
Внезапная смерть Цвигуна существенно и быстро изменила положение Андропова в системе КГБ, позволяя ему взять на себя непосредственное руководство теми следственными делами, которые вел Цвигун, и изучить важные документы, которые тот предпочитал хранить в личном сейфе.
Ну, что искал и что нашел Андропов в сейфе своего бывшего зама, о том не узнает никто и никогда. Но совершенно неожиданный отсвет на отношения внутри своеобразного «треугольника» Брежнев – Андропов – Цвигун дают опять-таки свидетельства Чазова.
«Брежнев в этот период уже не мог реально оценивать ни обстановку, ни свои действия. Только этим можно объяснить продвижение, с подачи подхалимов и некоторых членов семьи, своих близких родственников и их друзей на руководящие должности. Не было бы ничего плохого, если бы они выдвигались по своим заслугам, таланту или организаторским способностям. Однако уровень общего развития и знаний у большинства из них был таков, что их продвижение по служебной лестнице вызывало у большинства недоумение, улыбку и скептицизм. Все это рикошетом ударяло по престижу Брежнева. Было, например, образовано надуманное Министерство машиностроения для животноводства и кормопроизводства, которое возглавил свояк Брежнева – К.Н. Беляк. А разве соответствовал по своим знаниям и способностям должности первого заместителя министра внешней торговли сын Брежнева? О зяте – Чурбанове – написано столько, что нет необходимости еще раз говорить об этой одиозной фигуре.
Нам, врачам, с каждым годом становилось все труднее и труднее поддерживать в Брежневе даже видимость активного и разумного руководителя. Его центральная нервная система была настолько изменена, что даже обычные успокаивающие средства являлись для него сильнодействующими препаратами. Все наши попытки ограничить их прием были безуспешными благодаря массе «доброжелателей», готовых выполнить любые просьбы Генерального секретаря. Были среди них и Черненко, и Тихонов, и многие другие из его окружения. И это при том, что по нашей просьбе Андропов предупредил их всех о возможной опасности применения любых подобных средств Брежневым.
