– Еще раз подмигнешь, больше никогда не дам списать алгебру, понял?
– Не дурак, – отозвался Ряба и подмигивать перестал.
На том листе, где Осокина просила желающих с ней дружить поставить свои росписи, этих самых росписей появилось штук десять. И все они были как раз такие, что ни за что не разберешь, кому принадлежат. Каждый старался сделать свою роспись как можно сложнее, непонятнее и наворотить побольше росчерков и завитушек. Таня порадовалась, что предусмотрела это, и с замиранием сердца взглянула на внутреннюю сторону обложки. На том месте, где должна была стоять вожделенная буква, красовалось непонятное сине-фиолетовое месиво. Видимо, несколько человек пытались написать свою букву на одном и том же месте. Сверху все это было перечеркнуто крест-накрест жирными линиями, а рядом корявым почерком написано: «Рябков». Таня презрительно хмыкнула, покачала головой и на всякий случай еще раз просмотрела анкету с начала до конца. Ожидаемого она там так и не увидела и отдала тетрадь Аллочке Любимовой.
После уроков Тане надо было идти в музыкалку. Мама мечтала, что младшая дочь станет пианисткой, и мучила ее этой музыкалкой с первого класса.
Еще в прошлом году Таня воспринимала занятия музыкой как должное, хотя уже тогда, садясь за пианино, ставила перед носом будильник и в мучениях лупила по клавишам ровно один час. Если час истекал, когда этюд или сонатина были сыграны только до половины, ничто и никто не мог заставить ее доиграть произведение до конца. В этом году отвращение к инструменту стало до того непереносимым, что Таня уже пять раз пропустила занятия в музыкальной школе, отсиживаясь у Лены Прижняк, своей самой близкой подружки. В школе, наверное, подумали, что она заболела, и домой пока не звонили. Сегодня надо было идти еще и на самый ненавистный предмет под названием сольфеджио.
Таня решила, что дольше прогуливать музыкалку опасно, собрала нотные тетради и пособия в специальную стильную папочку, которую родители подарили ей в этом году на первое сентября, и вышла на улицу. Она завернула за угол своего дома и остолбенела. Посреди тротуара стояли и мирно беседовали Антуан Клюшев и Алина Тихомирова из 7го «Б». Вот оно что! Алина! Вот почему она так и не дождалась его ответов в своей анкете, а Катька Дронова совершенно напрасно чирикала с ним на последней парте…
Пока Антуан с Алиной не успели ее заметить, Таня нырнула обратно за угол и привалилась спиной к стене дома. Та-а-ак! Какое уж теперь сольфеджио… И ей абсолютно безразличен этюд Майкапара, который сегодня нужно будет разбирать с учительницей музыки Евгенией Васильевной. Таня отлепилась от стены и быстро пошла в направлении, противоположном музыкальной школе, прямо к дому Лены Прижняк.
– Может быть, они случайно встретились и… разговорились, – предположила Лена, когда Таня рассказала подружке об увиденном.
– Если ты случайно встретишься, к примеру, с Максимом Петренко из 7-го «Б», неужели станешь с ним разговаривать? – спросила ее Таня.
– Да-а-а… – протянула Лена. – Пожалуй, не стану…
– То-то и оно!
– Но ты же сама говорила, что ему Шиндяева нравится, – вспомнила Лена.
– Может, Шиндяева, а может, и Тихомирова… Главное, что это все не наши девчонки!
– Тань, ну и наплевать на этого Клюшева! Подумаешь, какая важная персона! По мне, так Комиссаров даже симпатичнее. Знаешь, давай лучше фильм посмотрим. Мне Катька кассету дала. Называется «Я за тебя умру». Говорят, клевый фильмец.
Фильм оказался не клевым, а невероятно глупым. Главный герой по имени Чарльз так и не умер за Маргарет, хотя надоедливо твердил об этом целых три часа. Расстроенная Антуаном и окончательно рассерженная Чарльзом Таня вынуждена была ни с чем вернуться домой.
Дома ее встретила мама с каким-то странным выражением лица и спросила:
– Почему так задержалась?
– Да понимаешь, пришлось остаться, потому что я не поняла, как интервалы расставлять… – мгновенно сочинила Таня.
– Ясно, – тоже весьма странным голосом отреагировала мама. – Ну и как? Поняла, в конце концов?
– Да, мне Евгения Васильевна все еще раз объяснила, и я поняла, – довольно бодро ответила Таня, хотя мамин интерес к ее занятиям в музыкалке ей не понравился.
– Знаешь, Таня. – Мама развернула дочь лицом к себе. – Тебя пригласили на день рождения к Тамаре Ивановой. Звонила ее мама. Я сказала, что ты обязательно придешь. Я правильно сделала?
Танины руки сделались влажными от страха. Тамара вместе с ней занималась в музыкальной школе в классе у Евгении Васильевны. Наверняка Тамарина мама спрашивала, почему Таня не ходит на музыку. Какой ужас! Таня вместо кивка жалко дернула головой.
– Вот и хорошо, – преувеличенно радостно сказала мама. – Там и Евгения Васильевна будет! Ты рада?
Танино лицо сделалось серым. Она поняла, что мама уже все знает и специально разыгрывает перед ней спектакль. Обида придала Тане сил. Она вывернулась из маминых рук и чуть не плача спросила:
– Зачем ты так? Могла бы просто спросить, почему я не хожу на музыку!
– Отлично! Призналась! Теперь можно и спросить! Так почему же ты не ходишь на музыку?
– Потому что я ее ненавижу! – крикнула Таня.
– Это что-то новенькое!
– Ничего не новенькое, а вовсе даже старенькое! Ты прекрасно знаешь, что мне не нравится заниматься музыкой! Вы меня не спрашивали, когда купили пианино. Купили и силой заставили заниматься!
– Таня! Почему ты так кричишь? Что плохого в том, что ты будешь уметь играть на инструменте? Это тебе всегда может пригодиться в компании.
– Мама! – взвыла Таня. – В какой компании! Думаешь, я стану с собой таскать пианино? Это же не гитара!
– Все равно! – не сдавалась мама. – Для женщины это может стать хорошей профессией.
– Какой например?
– Ну… можно, как Евгения Васильевна, преподавать музыку детям.
Таня представила, как обучает игре на фортепиано таких же бестолковых, как она, Татьян Осокиных, и это стало последней каплей, которая переполнила ее уже совершенно изнемогшую от переживаний душу. Она бросилась в свою комнату и от души заплакала там, уткнувшись в мягкий бок своей любимой кошки Алисы.
– Я тебе, Танька, верю, как себе, – говорила Лена Прижняк и часто-часто дышала. – И если ты кому-нибудь скажешь, то это с твоей стороны будет так… будет такое… В общем, ты мне будешь больше не подруга, ясно?
– Да не собираюсь я никому ничего говорить, – успокоила ее Таня. – Ты мне лучше скажи, что ты собираешься по этому случаю предпринять?
– Я как раз и хотела кое о чем тебя попросить.
– Ну! – нетерпеливо воскликнула Таня.
– Ты ведь не давала еще свою анкету Комиссарову?
– Не давала.
– Можешь дать?
– Конечно, могу.
