Поверхностная анатомия плеча и шеи, 1510–1511 гг.
Нападая на авторитеты, Леонардо соблюдает то чувство меры, которому он никогда не изменял. Он нападает на схоластиков, этих приверженцев авторитета, но не нападает на древних. Его верный ум влиял на справедливость его суждений. Он даже защищает древних против их комментаторов. «Некоторые комментаторы порицают древних изобретателей, создавших грамматику и науки, и становятся слишком развязными по отношению к мертвым изобретателям; и так как они сами неспособны сделаться изобретателями, то они вследствие своей лени и удобств, доставляемых книгами, – только тем и занимаются, что изыскивают разные ложные аргументы против своих наставников». Он здесь упрекает комментаторов-буквоедов в том, что они, вместо того чтобы самим приняться за дело и работать над открытием новых истин, только прибавляют к сочинениям древних авторов разные логические тонкости, только поднимают вздорные споры и бесконечно плодят разные исключения и определения. Древние – люди, опыт которых не должен пропадать бесследно. Он справляется у них точно так же, как он собирает сведения у ученых, путешественников, промышленников. «Справиться у Джиованнино, бомбардира… спросить у Бенедетто Портинари, как катаются по льду во Фландрии…»; он постоянно записывает заглавия сочинений, имена их владельцев, книжные лавки, библиотеки, где можно достать их: «Витрувий у г-на Оттовиано Палавичини… Алгебра, находящаяся у Марлианов, сочинение их отца… Достал сочинения Виттенио, они находятся в павийской библиотеке и в них трактуется о математике
[38] и т. п.». Он много раз цитирует Аристотеля. В особенности он изучает ученых: Евклида, Витрувия, Цельса, Плиния Старшего; он имеет их сочинения, переведенные по-итальянски, изучает Авиценну, чье руководство к медицине сделалось классическим в Италии; но более всех других он восхищается Архимедом, в чем сходится с современными учеными. Он относится с уважением к древним, справляется у них, но не копирует их. Он указывает на их ошибки, проверяет их утверждения. Ксенофонт делает ошибку – он констатирует это (come Xenophonte propone il falso). Витрувий утверждает, «что небольшие модели ни в каком случае не соответствуют действию больших»; он возражает латинскому архитектору на основании того самого опыта, на который тот ссылается, и более верным объяснением он выводит из него противоположное заключение.
III
Итак, Леонардо не относится с предвзятой враждебностью к древним. Он подвергает их мнения, как и свои собственные, фактической проверке. Он пользуется их исследованиями, продолжает их работу, но с более ясным пониманием того метода, которому они обязаны истинами, открытыми ими. Опыт – единственный бесспорный авторитет, выдвигаемый на первый план как Аристотелем, так и современными учеными. Наша мысль настолько имеет значение, насколько мы размышляем о том, что есть; но как узнать существующее, если не установить его точно? «Опыт никогда не обманывает; нас обманывают только наши суждения, которые надеются получить от него то, чего он дать не может. Многие совсем напрасно жалуются на опыт и с громким ропотом обвиняют его в лживости; он невиновен (innocente sperienzia); в этом повинны только наши неосновательные и безрассудные желания (vanі е stolti desideri)»
[39]. Необходимо, чтобы суждение заключало в себе только данные опыта. «Верное суждение происходит от верного понимания (dal bene intendere), а верное понимание – от доводов разума (ragione), добытых из верных правил. Что же касается до верных правил, то они – дети правильного опыта, коренного начала всех наук и искусств». Ход прогрессивной мысли должен быть таков: она основывается на фактах, подведенных под общий закон, который выводится из них же. Совокупность общих законов, выведенных из частных фактов и силой навыка вкоренившихся в умы, составляет умозрительный и практический разум, который дает возможность понимать природу и вместе с тем вмешиваться в ход ее явлений.
Леонардо не ограничивается тем, что вообще рекомендует опыт; он признает в нем метод, единственное условие реального, действительного знания, которое дает возможность, зная причины, управлять действиями. «Правила опыта служат достаточным средством (cagioni) для различения истинного от ложного, а это помогает людям надеяться только на возможное и с большой осторожностью; они помогают также тому, чтобы ты, по невежеству, не захотел того, чего достигнуть невозможно, и чтобы ты от отчаяния не предался меланхолии». Истинное знание не только придает силу нашим желаниям, но и умеряет их. Что следует понимать под словом «опыт»? «Для Винчи это выражение означает не только опытное исследование, но совокупность приемов, образующих индуктивный метод. Он гораздо больше ученый и изобретатель, чем философ и логик. Он не занимается подробным положением лучшего метода для исследования истины. Он говорит о нем случайно. Он не сочиняет, как Бэкон, красноречивой логики, поясняемой примерами. Его приемы можно констатировать только по его рукописям, приглядываясь к способу его работы.
Задача науки двоякого рода: познавать факты и открывать их взаимные отношения. Всякое отношение имеет свои пределы; отыскивание закона подразумевает наблюдение фактов. Наблюдать – значит останавливаться над явлением и внимательно анализировать его многочисленные частности. Наши рассуждения находить в фактах свой материал и свою проверку. «Говорить, что зрение мешает внимательному и тонкому мысленному познаванию, при помощи которого проникают в божественные науки, и что такое препятствие даже заставило одного философа лишить себя зрения; на это я скажу, что глаз, как руководитель наших чувств, исполняет только свою обязанность, когда препятствует тем смутным и лживым умствованиям (discorsi) (я не говорю наукам), о которых, громко крича и размахивая руками, вечно препираются; и если этот философ лишил себя глаз, чтобы устранить препятствие к своим умствованиям, то будь уверен, что этот поступок подействовал на его мозг и на его умствования, потому что все это только безумие». Прежде чем рассуждать, необходимо наблюдать. Рукописи Леонардо служат постоянным и живым комментарием к этому правилу. Он обладает всеми свойствами, необходимыми наблюдателю. Его чувства – очень тонкие инструменты, его любознательность постоянно настороже. Для него нет незначительных явлений. Он сохранил ту способность удивляться, которая есть не что иное, как умственная свежесть, усиливающая интерес ко всему. Где другие смотрят, там он рассматривает. В этом отношении ничем не может быть заменено чтение его записных книжек. Море, стелющее свои волны по отлогому берегу; река, размывающая свои берега; дерево, его разветвления и изгибы; птица, рассекающая воздух, колокол, лестница, странное лицо – все его интересует; где бы он ни был, его всегда останавливает и приковывает к себе масса образов и фактов. Прибавьте к этому его терпение, беспристрастие и точность. В непрерывном ряде его заметок, писанных изо дня в день, мы видим, как он в продолжение многих лет стремится к решению одних и тех же задач. Так как он любил себя меньше, чем истину, то он дорожил своими мнениями лишь настолько, насколько они служили ее выражением. Он вновь возбуждает вопрос, поправляет свои собственные ошибки; под высказанными им положениями он часто писал falso.
