Постаревший Кай, получив известие, кривит губы в ледяной усмешке: «Однако, кто же умер? Умерла старуха. Что же осталось? Ничего. Земля ей пухом». Но наутро после неожиданной вести рождаются строки – финал, жемчужина цикла:
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.
Поистине право говорить о первой любви имеет только Поэт. Он и сказал. Навсегда. Поседевшей, ревнивой, властной матери оставалось только подавленно молчать. Было ли в этом молчании смирение, неизвестно. Навряд ли… Если только перед мощью Таланта. Больше о госпоже Садовской упоминаний ни в семейных разговорах, ни в переписке никогда не возникало.
А между тем она жила рядом с Блоком, в Петербурге, ни разу с ним не столкнувшись, ни в толпе, ни в театре, и ничего толком не зная о литературной славе былого поклонника! Вращалась она совсем в другой среде, а поэзией, после ожегшего ее душу романа, – не интересовалась. Кроме того, из-за здоровья детей она много времени проводила за границей, то во Франции, то в Италии, кочуя по курортам. Со стареющим мужем отношения не складывались, нарастала холодность, отчужденность.
В 1916 году тайный советник Владимир Садовский по состоянию здоровья вышел в отставку. Материальное положение семьи сильно пошатнулось. Взрослые дети разлетелись в разные стороны.
Похоронив мужа в 1919 году, во время разрухи и ужасов Гражданской войны, Ксения Михайловна, еле живая от голода, добралась до Киева, где жила ее замужняя дочь, потом перебралась к сыну в Одессу. В пути – нищенствовала, собирала в поле колосья незрелой пшеницы, чтобы как-то утолить голод. В Одессу Ксения Михайловна приехала с явными признаками тяжелого, неизлечимого душевного заболевания, и почти сразу попала в лечебницу.
Молодой, внимательный доктор, пользовавший пациентку, большой поклонник поэзии Александра Блока, тотчас заметил, что инициалы ее: «К. М. С.» – полностью совпадают с легендарным именем, воспетым Поэтом. Он стал осторожно расспрашивать.
Выяснилось, что старая, неизлечимо больная, раздавленная жизнью женщина и вознесенная звоном рифм в поднебесье Поэзии красавица – одно и то же лицо.
О посвященных ей бессмертных стихах она услышала впервые. Когда их прочли, неудержимо разрыдалась.
В 1925 году Ксения Михайловна Островская-Садовская умерла. На одесском кладбище прибавился сиротливо-грубый каменный крест.
Но это не конец истории. Когда после похорон Ксении стали разбирать ее нищенские лохмотья, то обнаружили на дне тощего узелка тонкую пачку писем, перевязанную алой лентой, от некоего влюбленного в даму четверть века назад гимназиста, а затем и студента. Это было все, что она захотела сохранить из отрезка Жизни, Судьбы, длиной в шестьдесят шесть лет… Это было все, что ей стоило хранить.
Глава 4
Появление прекрасной дамы
Конечно, и мать Блока, и его тетушка прекрасно понимали, что их Сашуре пора влюбиться. Но, помня о его диком увлечении статской советницей, они до безумия боялись нового объекта любви их неуравновешенного «принца». И поэтому, когда обе дамы стали замечать, что Саша стал проявлять интерес к Любе Менделеевой, облегченно вздохнули. Да, это действительно то, что нужно. Девушка их круга, более того, дед Сашуры и отец Любы много лет дружат. Нет, определенно лучшей избранницы для юноши и не придумать. Но они даже представить себе не могли, чем обернется для Саши это увлечение.
Нам же, для того чтобы понять, почему любовь к простой земной девушке стала для Блока возвышенным поклонением Прекрасной Даме и принесла много горечи ему и Любе Менделеевой, нужно снова вернуться в Шахматово.
Шахматово вряд ли стало бы так значимо для поэта, если бы в семи верстах от него на высоком, господствующем над местностью холме не стояло село Боблово, где жил Дмитрий Иванович Менделеев.
Это именье великий ученый купил в 1865 году, из-за грандиозных видов, открывающихся с холма. Приехал только посмотреть, но как встал на холме лицом к раскинувшейся перед ним русской земле с холмами, долинами, лесами, множеством одновременно обозреваемых деревенек и церквушек, с пышными облаками, так и не захотел уходить с этого места.
В Боблове у Менделеева был просторный дом, оборудованная лаборатория, где Дмитрий Иванович проводил опыты по метеорологии, агрохимии и просто химии. Да и все бобловские поля были для ученого своеобразной лабораторией.
Вот так, почти как в сказке. В Шахматове рос прекрасный принц, а в Боблове подрастала красавица принцесса. Мальчик к тому времени, о котором идет речь, уже познал первые опыты плотской любви, знал, что нравится девушкам, и уже стал понемногу уставать от игр с племянниками и сверстниками. Беганье по саду, короткие прогулки с тетками и далекие прогулки с дедом-ботаником начинали утомлять. Блоку хотелось самому узнавать и окружающее его пространство и выстраивать отношения с соседями. Так постепенно он стал осваивать окрестности с болотами, оврагами, лесными тропами, раздольными лугами, ручьями, полянами. Неспокойный дух Саши требовал чего-то большего, чем простые гуляния, и уж тем более его не прельщало ни в каком виде мирное сидение с удочкой у реки, распивание чаев с матушкой и тетушками. Он хотел чего-то совсем иного. Поэтому регулярно совершал ночные прогулки в ближайшее село… А потом… Блок не был бы Блоком, если бы не стал частым гостем на местном кладбище. Близость могил, крестов, кладбищенской церкви привносила свою лепту в настроение этих ночных прогулок.
В такие смутные дни внутренних исканий он поехал к другу деда в Боблово. И после все аккуратно и педантично описал: «Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка мои были с ними дружны. Менделеев и дед мой вскоре после освобождения крестьян ездили в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два имения по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать часто».
Конечно, он бывал в Боблове. Вот однажды в безоблачный июньский день, в мягкой шляпе и лакированных сапогах, Александр Блок приехал в гости. Люба вышла встречать гостя в розовой блузке – шестнадцатилетняя, румяная, золотоволосая, строгая. Через двадцать с лишним лет, перед самой смертью, Блок напишет: «Розовая девушка, лепестки яблони». Встреча на дощатой веранде бобловского имения определила всю дальнейшую жизнь и его, и ее – потому что с того дня судьбы этих двоих были связаны нераздельно.
Никакой мистики в их отношениях пока нет. Да и трудно даже представить, откуда ей взяться. Ведь дом у Менделеева был как дом, и Люба была как Люба – здоровая, румяная, русая девушка. И даже если влюбленность и окутывала некой романтической дымкой ее облик, то совершенно в ином русле. Блок всерьез увлекся театром и решил организовать домашнее театрализованное представление. Какую пьесу поставить?.. Разумеется Шекспира! И разумеется Гамлета! Он будет принцем датским, а Любочка Офелией. В успехе постановки никто и не сомневался. Ведь Сатура уже давно декламировал Пушкина, Жуковского, Тютчева, модного тогда Апухтина и был чертовски хорош собой: со строгим, будто матовым лицом, с шапкой роскошных пепельных кудрей, безупречно статный и изысканно вежливый… Люба была там, в этом большом крепком доме, где отец, скрывшись в своей лаборатории, проводил свои невероятные опыты. Девушка поджидала Блока, но старалась ничем не выдать своего нетерпения. Она сидела в своей комнате, окна которой скрывались за огромным трехсотлетним дубом, и расчесывала свои прекрасные волосы. Раздался стук в дверь… На пороге возник Саша Блок и стал вести с Любой длинный разговор о театре и о постановке Гамлета. Девушка оказалась завзятой театралкой и тоже мечтала о сцене. В срочном порядке было решено приняться за постановку пьесы.
