– Это вторая куча камней виновата, баас, – проговорил Ханс.
На сей раз я даже не взглянул на него. Просто сел и закрыл лицо руками. Еще один промах, и тогда…
Ханс помешал мне предаваться отчаянию.
– Баас, – прошептал он, – эти аасфогели видели вспышку, вот и шарахнулись, точно перепуганные лошади. Ты стреляешь, когда они смотрят на тебя, баас. Надо встать с другой стороны, стрелять им в хвост, ведь даже у аасфогеля нет глаз на хвосте.
Я отнял руки от лица и воззрился на готтентота. Поистине, моему слуге было ниспослано озарение свыше! Я все понял. Пока клювы птиц повернуты ко мне, я могу стрелять хоть целый день, но не попаду ни в одного даже из полусотни стервятников, ибо они уворачиваются от вспышек и пули пролетают мимо – на волосок, но мимо.
– Идем! – выдохнул я и поспешил пересечь «арену», чтобы спрятаться за валуном, что лежал напротив кустов, ярдах в ста от прежнего укрытия.
Пришлось пройти мимо зулусов, которые осыпали меня градом насмешек; они спрашивали, куда подевалось мое колдовство и хочу ли я, чтобы моих товарищей убили поскорее. Дингаан же поставил пятьдесят голов скота против меня, однако никто не отважился состязаться с королем.
Я хранил молчание, даже когда мне вслед закричали, что «белый бросил копье и трусливо удирает». Суровый и угрюмый от отчаяния, я достиг валуна и укрылся за ним вместе с Хансом. Буры по-прежнему стояли на коленях, но молиться, похоже, перестали. Дети плакали, мужчины хмуро переглядывались, фру Принслоо обнимала Мари, утешая ее. Там, за большим камнем, ко мне вернулось мужество, как случается порой в миг величайшей опасности. Я вспомнил свой сон и успокоился. Всевышний не будет столь жесток и не позволит мне промахнуться заново, не обречет на погибель моих несчастных товарищей.
Выхватив ружье из рук Ханса, я зарядил его самостоятельно, поскольку мне пришло в голову, что не следует доверять это занятие другим. Когда я вставлял капсюль, очередной стервятник как раз завершал последний круг. Вот он завис в воздухе, и ко мне был обращен его хвост! Я поднял ружье, прицелился между подобранными лапами птицы, надавил на спуск – и зажмурился, ибо попросту не смел смотреть.
Я услышал, как пуля во что-то ударилась, а несколько секунд спустя послышался иной звук – какой-то предмет грянулся оземь. Я открыл глаза: в восьми или десяти шагах от убитых зулусов лежала, раскинув крылья, мерзкая тварь, тоже мертвая.
– Allemachte! Так-то лучше! – воскликнул Ханс. – Ты же бросал камни в остальные кучи, верно, баас?
Зулусы оживленно галдели, ставки против меня пошли вниз. Буры с побелевшими от волнения и страха лицами безмолвно взирали на меня. Это я видел краем глаза, пока перезаряжал. Следующий стервятник между тем приближался; он явно заметил неподвижную птицу на земле, но, должно быть, ничего не заподозрил и решил, что бояться не стоит. Я прижался спиной к валуну, прицелился и выстрелил, совершенно уверенный в успехе. На сей раз я не зажмуривался, а потому видел воочию, как все произошло.
Пуля поразила птицу между нами, прошла насквозь, и стервятник рухнул замертво, угодив едва ли не на голову своему погибшему ранее собрату.
– Хорошо, хорошо! – Ханс прицокнул языком от восторга. – Не промахнись по третьей, баас, и als sall recht kommen
[50].
– Ну да, – согласился я, – осталось только не промазать. Я снова перезарядил ружье самостоятельно, позаботившись забить порох поглубже и подобрать пулю, которая ровно и гладко вошла бы в ствол. Вдобавок я почистил колючкой ударник и чуть присыпал его порохом, чтобы избежать малейшей возможности осечки. Затем вставил капсюль и стал ждать. Что там творилось у буров и зулусов, я не знал и не хотел знать. В тот миг наивысшего напряжения я не оглядывался по сторонам, целиком сосредоточившись на своей роли в драматическом представлении.
Стервятники будто сообразили, что происходит что-то необычное, сулящее им опасность. Они кружили в небе, слетевшись десятками, если не сотнями, с востока, запада, севера и юга; величаво парили над холмом, но ни один не выказывал намерения спуститься за угощением из мертвых тел. Я продолжал наблюдать и вдруг заметил среди птиц того самого громадного вожака, что клюнул бедолагу Ханса в лицо. Этого аасфогеля легко было отличить, поскольку он превосходил размерами всех прочих птиц, к тому же у него были крылья с белой каймой. Мне бросилось в глаза, что его стая держится рядом, и вообще, птицы вели себя так, словно о чем-то советовались.
Но вот они разделились, и вожак стал снижаться, собираясь, вероятно, присмотреться к телам на земле. Он спускался, сужая круги, достиг того уровня, с которого следовало нырять вниз, и, по благословенному обыкновению своей породы, завис в воздухе на секунду-другую. Его могучий клюв был обращен на юг, а распушенный хвост смотрел на меня.
Господь услышал мои молитвы! Обрадовавшись столь крупной мишени, я прицелился и выстрелил. Пуля угодила в вожака, разлетелись в стороны перья, вырванные ее попаданием, и я предвкушал момент, когда гигантский стервятник рухнет наземь. Увы, он не упал! Несколько секунд он словно раскачивался в воздухе на своих могучих крыльях, а затем стал подниматься все выше и выше, причем круги, которые птица закладывала, неуклонно сужались, и в итоге почудилось даже, будто она летит по прямой в небесные эмпиреи. Я не сводил с нее взгляда. Все собравшиеся тоже глядели вслед исполинской птице, покуда она не сделалась сперва пятнышком в голубизне неба, а затем не превратилась в черную точку. И потом вовсе исчезла, скрывшись в пределах, куда не способен проникнуть человеческий взор.
– Вот и все, – сказал я Хансу.
– Ja, баас, – ответил готтентот, стуча зубами. – Вот и все. Ты положил мало пороха. Теперь все мы умрем.
– Еще поглядим, – криво усмехнулся я. – Заряди ружье, Ханс, да поскорее! Прежде чем мы умрем, в Зулуленде будет новый король.
Хорошо, баас! – воскликнул он, спешно принимаясь за дело. – Давай прикончим этого жирного борова Дингаана! Стреляй ему в живот, баас, чтобы он на своей шкуре узнал, каково это – умирать медленно. Потом перережь мне горло вот этим большим ножом и убей себя, если не хватит времени перезарядить и застрелиться. Пулей-то проще будет.
Я кивнул, поскольку сам собирался поступить именно так. Ни за что не стану бессильно смотреть, как зулусы убивают несчастных буров. А Мари сможет позаботиться о себе.
Тем временем зулусы стали приближаться ко мне, а воины, сторожившие Марэ и прочих белых, погнали тех вперед, притворяясь, будто закалывают их ассегаями, и покрикивая, как кричат пастухи на скот. И зулусы, и пленные буры спустились в углубление на гребне холма почти одновременно, однако вплотную не сошлись, остановились на удалении друг от друга. Между ними лежали тела троих мертвых зулусов и туши двух аасфогелей, а неподалеку стояли мы с Хансом.
– Ну что, маленький сын Джорджа, – произнес Дингаан, – ты проиграл свой спор, потому что убил всего двух птиц из пяти своим колдовством. Это хорошо, но этого мало. Теперь ты должен заплатить, как заплатил бы я, будь победа твоей.
