— Я не могу с ними контактировать.
— Ну найдете кого-нибудь… Хоть эту вашу любовницу…
— Кого-кого?
— Вы знаете, о ком я говорю.
— Вам, возможно, известно больше нежели мне.
— Когда я его украду, я позову вас посмотреть на ребенка, чтобы вы все поняли. Хорошо?
— Я надеюсь, что вы не будете совершать противоправных действий.
— Но мне нужна ваша помощь. Нужна машина с вами за рулем.
— Да где же я ее возьму?
— Попросите у вашего Виктора Николаевича на три часа только. И с измененными номерами КГБ.
— Какое отноше…
— Я дочь и жена контрразведчика. И сама лейтенант. Но это не для разглашения.
— Это вы можете кому угодно рассказывать. Но не мне.
— Вы отказываетесь?
— У меня нет возможностей.
— Мой муж в предынфарктном состоянии. Вы обязаны мне помочь. Нужна машина без шофера и со сменными номерами. Они вывезут его гулять, тут я налечу как вихрь… Они не могут же не гулять с ним!
— Тамара Геннадиевна, ну мы не на Кавказе же! Не в диких горах! Кругом люди! Это киднеппинг! Похищение!
— Я это сделаю, я вас уверяю. Это мальчик нашей Маши, не говоря о том, что это ваш родной ребенок. Я это сделаю и пешком. У меня приготовлено все приданое, я привезла из страны. Все соседи знают, что Маша погибла, а что ребеночка пока что не отдали нам. Понимаете, НАМ! Я вам его вручу.
— Не надо.
— Что не надо? Вам своего ребенка не надо?
— Тамара Геннадиевна, не надо вот все это громоздить…
— Я не сплю уже семь суток.
— Оно и видно.
— Ну, вежливостью вы никогда не отличались…
— Это не может быть наш Сережа.
— Сережа-Сережа, я вас уверяю. Я познакомилась с одной глубоко несчастной женщиной, которая родила в этом роддоме и которой сказали, что ее ребенок умер. Сейчас она под чужим именем устраивается туда няней, чтобы все выяснить, поднять все документы, проверить все варианты. Ее ребенка продали!
— Так…
— Я нет, я не сошла с ума, как это вам кажется. Я потом позвоню вам и приглашу вас поглядеть на ребенка. Это будет очень скоро! Ребенок Маши украден!
— Я повторяю, не делайте этого! Я вас ни в коем случае не поддержу!
— Ну хорошо. Я решилась. После Маши мне ничего не страшно. Вы знаете, она вчера приходила ко мне.
— Так.
Точно. Сбрендила теща. Ужас.
— Приходила ко мне во сне и сказала: сын не он, сын не он.
— Ну что ж… Извините, мне надо бежать.
— Я понимаю, вы бежите к своей любовнице. Она всегда торопится.
— Ну что, кто, что за бред.
— Мне Маша про нее говорила.
— Во сне явилась?
— Нет, по телефону жаловалась. Незадолго до родов. Каждый день, говорит, каждый день он с ней… Какая мука… Он с этой Лариской. Он без нее не обойдется уже никогда. У них на работе завелась жаба.
— Что, кто, кто сказал? Бред какой-то опять.
— Может, поэтому Маша и умерла. Не хотела больше жить. Родила, оставила ребенка жить, а сама умерла. У Маши была очень сильная воля.
Сергей заорал со слезами неожиданно для себя:
— Нет! Нет! Ну вы что! Ну вы что, в самом деле, совсем меня доконать хотите? Я во всем виноват? Какая… черт ее знает… Кого вы мне припишите еще?
— Лариска, Лариска. Дьявол Лариска, которая у всех сосет, чтобы ее не выгнали с работы.
— Разведчицы, ё… вашу мать!
— До свидания, Сережа, поглядите на себя в зеркало.
Из зеркала смотрело совершенно красное лицо, искаженное, глупое.
31. Ребенок Сережа-Вася
Сергей и Алина приехали на машине к роддому.
— Так. Бери чемоданчик.
Тот самый Машин чемоданчик. Теперь в нем детское приданое.
— Я не могу. Возьмите вы.
— У меня торт и вино.
— Я не возьму.
Пришлось волочь все вместе.
Сидят в приемной и ждут, пока им вынесут одетого ребенка.
Молчат.
Наконец, упакованное сокровище выплывает на руках у пьяноватой няньки Софьи Станиславовны.
Зося бормочет, глядя на бутылку в руке Сергея:
— Ну как на отца похож, ну вылитое лицо!
Сергей сует ей деньги в карман, торт в руки.
Она перехватывает у него самое главное, бутылку, смотрит на этикетку:
— Пусть жизнь у вас заладится, сладкая будет и крепкая, как этот напиток!
Вышли из подъезда, у Сергея на руках ребенок.
Им вслед несется льстивый голос:
— Три звездочки пусть будет!
Алина пропустила вперед Сергея, задержалась в дверях и слышит еще фразу:
— Ни в мать ни в отца.
И ответ медсестры:
— Бывает.
Едут в машине. Сергей держит на полусогнутых свое сокровище. Алина почти не видит ребенка. Ему-то уже две недели. Наверное, вырос.
Сергей положил дитя в кроватку и тут же умчался на работу.
В холодильнике, однако, стояло молоко, два пакета, затем кефир, на столе в вазе лежали яблоки.
Когда Сергей успел все купить?
После того раза, когда Алина принесла полтора кило сосисок и больше ничего (но и чека не принесла, сказала, что ей купила подруга, которая чек не взяла, ее Алина не предупредила, чтобы не вызывать подозрений), и выглядела несчастной и больной, сразу легла, ничего не поела, Сергей неожиданно стал сам заботиться о провианте. Где-то что-то доставал. В обеденный перерыв? Приходил он как часы, в половину девятого.
Алина развернула ребенка, посмотрела.
Господи! Исхудал как! Совершенно не узнать человечка! Один носишко торчит. Изменился.
Или это не он?
Он: худой, полупрозрачный. На голове несколько прилипших пружинок.
У них у обоих это было.
Взрослый стал.
Обмыла грудь, личико ему, все тщательно протерла ваткой, все.
Прислонила к груди.
Лежит не сосет. Что такое! Хлопает губешками, но сосательных движений не делает. Отвык!
Это он, МОЙ.
Слабенький, аппетита нет.
Не знала, что делать.
— Ешь, маленький! Надо есть, Васенька!
Почему-то он уже стал Васенька. Был «мой», стал Вася.
