Ошеломленный, он шарил по земле, тщетно пытаясь найти автомат, в котором все равно не осталось патронов, а Мазинич уже забирался за каменную горку, в руке возник пистолет «ТТ». Вадим успел сделать три или четыре выстрела, но тут, в то место, где он залег, прилетела граната с длинной ручкой, и выстрелы оборвались.
Солдаты вермахта, стреляя на бегу, кинулись вперед, перепрыгивая через поваленную изгородь.
Дымовая завеса хорошо помогла. Алексей нырнул за подвернувшуюся бочку и пополз среди облетающей жимолости и малины. За спиной кричали, разбегались солдаты. Потеряли его в дыму! Он поднажал, энергично работая конечностями и закусив губу. Гора сухой травы, на которую он пытался взгромоздиться, оказалась верхушкой компостной ямы, и он провалился в нее, упав на спину. Сухая солома сомкнулась над головой, но не полностью, оставались щели, сквозь которое он видел небо, затянутое облаками. В яме было тесно, но Алексей сумел нащупать кобуру, вынул «ТТ», сподобился передернуть затвор… и потерял сознание.
Придя в себя, он сразу услышал звуки стрельбы в городке. Где-то на Центральной улице били карабины Симонова, прогремел «ППШ». Эти звуки быстро задавили хлопки «маузеров» и лай «косторезов». Рычали танки и другая техника. Немцы снова заняли Калачан. Как долго они смогут тут продержаться? День, два, пока советское командование будет выискивать резервы. Потом отступят, чтобы не оказаться в котле. Хотя зачем им тут торчать два дня? Максимум день, чтобы разобраться с делами на объекте. Прав полковник Вяземский — объект представляет немалую ценность…
Словно через вату в ушах, доносилась немецкая речь. Хрустели сухие ветки, покатился ржавый таз, посланный каким-то «футболистом». Немцы шли широким фронтом, прочесывая огороды. Значит, не видели в дыму, в какую сторону он подался. Прогремела очередь, посыпались гнилые доски.
— Заглянуть в сарай не хочешь, Карл?
— Сейчас заглянем… Пусто, Гюнтер, сбежала куда-то эта сволочь…
Автоматчик прошел практически рядом. Шаг влево — и провалился бы в яму. Насмешливые выкрики доносились из дома, солдаты обыскивали все жилые постройки. Испуганно вскрикнула женщина, что-то упало с крыльца. Трещало дерево, солдаты крушили мебель. Наконец голоса стали затихать. Кажется, пронесло… Зубы выстукивали морзянку. Чувство стыда не уменьшалось. Нечто абсурдное: сдали город, как летом 41-го — практически без сопротивления! Гарнизон крохотный, только со стрелковым оружием. Ни танков, ни орудий, ни минометов. Восемь десятков красноармейцев, разбросанных постами по городу, да на объекте душ тридцать… Кранты, похоже, гарнизону…
Голоса затихли, но вражеское присутствие ощущалось. Алексей знал, что немцы где-то рядом, еще не смирились с потерей офицера советской контрразведки. Он снова проваливался в небытие, приходил в себя, распахивал глаза. Несколько раз ему мерещилось, что к яме кто-то подходит, отбрасывает траву, нагибается. Он вскидывал ствол… и видел только небо, которое почти не менялось.
Потом к его убежищу действительно кто-то подошел, но он уже не реагировал. Человек опустился на колени, тихо пробормотал: «Не стреляйте, я не сделаю вам ничего плохого», стал отбрасывать траву. Алексей открыл глаза и обнаружил, что над ним склоняется женщина лет пятидесяти, обычная, с простым лицом. Голову обтягивал серый платок. У нее были живые выразительные глаза, которыми она сейчас смотрела на человека в советской офицерской форме.
— Не бойтесь, — повторила она, — немцы ушли, они далеко. Я здесь живу, вы на моем участке…
Алексей решил, что это галлюцинация, и тряхнул головой. Видение не пропадало, наоборот, стало четче.
— Успокойтесь, я не сдам вас немцам… — шептала женщина. — У меня муж и брат погибли от рук эсэсовцев, сына забрали в Германию, ему едва исполнилось шестнадцать… Вставайте, пока нет никого, пойдемте в дом… Вы же не ранены?
— Кажется, нет. — Он стал ощупывать себя. Головная боль притупилась, он вновь обретал способность мыслить и существовать, — Подождите, а как вы узнали, что я здесь?
— Я смотрела в окно, видела, как вы провалились в яму… Потом ко мне в дом пришли немцы, все обыскали, шкаф перевернули… Вам повезло, что вас не нашли, они совсем рядом проходили… Пойдемте скорее в дом, будем надеяться, что во второй раз они не придут. А если придут, есть хороший тайник на чердаке. Он за потайной дверцей, там мой муж хранил ценные вещи, когда мы уезжали к родственникам на несколько дней…
Болели мышцы, ныли суставы. Алексей на четвереньках выполз из ямы, поволокся к простенькой хате из сбитого гвоздями бруса. Женщина заперла дверь и вздохнула с облегчением:
— Проходите в комнату, садитесь, я зашторю окна.
Он опустился на колченогий табурет, тоже перевел дыхание. Об утрате товарищей старался не думать, чтобы не оказаться в черной яме меланхолии. Все тело скрипело, просило отдыха. А ведь, если вдуматься, день только начался…
— Как вас зовут, гражданка? — спросил он.
— Титова Ольга Матвеевна. Да вы не смотрите так волком, офицер, я действительно не собираюсь вас сдавать. Давно бы сдала, имей к тому расположение… Вы лечь не хотите?
— Хочу, Ольга Матвеевна, — улыбнулся Алексей. — Но лучше не стоит, иначе не встану. А мне еще воевать, сами понимаете…
— Господи, воевать он собрался, — всплеснула руками женщина. — Немцы кругом. Раньше надо было воевать.
— Так я и раньше воевал…
— Ненадолго же вас хватило. — Она кивнула в сторону окна: — Посмотрите, что делается. Люди обрадовались, Советская власть вернулась, погонит оккупантов на запад, теперь все наладится… Только день в нашем городке продержалась Советская власть… Вы есть хотите?
— Спасибо, Ольга Матвеевна, кусок в горло не полезет. Я трех друзей потерял…
— Простите, ради бога! — смутилась она и присела рядом. — Как вы себя чувствуете?
— Сносно, ни ранений, ни переломов…
Вдруг Алексей насторожился, за окном послышался шум. Женщина вскочила, отогнула шторку. По Рассветной улице проехал трехтонный «опель» с солдатами в кузове. Нестройно пиликали губные гармошки, хохотали мужчины.
— Веселятся, ироды… — в сердцах задернула она занавеску. — Словно в сорок первом, ничего не изменилось… Не волнуйтесь, они мимо проехали. Впрочем, именно так они и вели себя до вчерашнего дня, когда наши пришли. Видать, не ожидали, что так быстро их выбьют. Вечерами пьяными шатались, песни свои немецкие распевали. Офицеры в центральных ресторанах шнапс и коньяк глушили, с падшими женщинами тешились… И полицаи себя вольготно чувствовали, по дворам ходили, хозяйничали, тьфу…
— Вы местная, Ольга Матвеевна?
— Да, уже лет пятнадцать как местная, — сухо улыбнулась женщина. — В двадцать восьмом сюда приехали, я еще молодая была, сынку Алешеньке только годик исполнился… Муж сельскохозяйственный институт окончил, на льнозавод определили. Тут брат его Митька жил, на Подъемной улице, — он-то и позвал нас сюда, дескать, места красивые, зимой не такая стужа, как у вас в Тобольске, да и инженеры на завод требуются. Здесь он в партию вступил, отсюда на фронт ушел вместе с Митькой — двадцать пятого июня сорок первого. Потом «похоронку» принесли, погиб мой Павел, а Митька без вести пропал… А недели через две фашисты в город вошли, давай свои порядки наводить… Многие местные к ним в услужение пошли, тут целое полицейское управление стояло…
