Советские войска не спешили отбирать у немцев Калачан. Тот самый случай, когда НЕЧЕМ. А немцы все правильно рассчитали. У них имелась фора — как минимум до завтрашнего утра. Можно представить, как кусают локти подполковник Крахалев, полковник Вяземский и прочие заинтересованные лица…
«Пума» с «Пантерой» покинули поле боя. Мертвых солдат вермахта увезли. Посреди дороги красовались воронки от снарядов, валялись тела в советской полевой форме образца текущего 43-го года. Их никто не убирал. Наглядное подтверждение, что немцы не собираются надолго задерживаться, в противном случае согнали бы местных жителей для проведения «санитарной обработки». Дом семейства Божковых представлял собой незабываемое зрелище. Фронтальная стена отсутствовала, внутри все было искорежено, просела крыша. Горы мусора валялись внутри и снаружи. Благодарности от вермахта семейство, конечно, не получило, но жизнь на свободе им снисходительно даровали. За разрушенной стенкой шевелилась приземистая спина Петра Силантьевича в фуфайке, он растаскивал мусор и хрипло ругался. Супруга находилась где-то в саду — костерила своего мужа за тупость. Он не срывался на ответный крик, лишь что-то матерно бурчал под нос. Алексей притормозил, посмотрел по сторонам. Вроде чисто. Он плавно сменил направление и двинулся к дому, натягивая козырек на глаза и опустив голову. Пришлось перебираться через горы мусора, балансировать на какой-то неустойчивой балке. Еще раз оглянулся, взобрался на фундамент. Божков вытаскивал из-под рухнувшей кровати обитый железом сундучок. «Запасы на черный день», — подумал Алексей. Мужчина услышал шум, резко повернулся:
— Чего надо? Ты кто такой?
Алексей поднял голову, оскалился, чтобы тот все понял. В глазах предателя мелькнул испуг, и тут же ржавое лезвие без натяга втиснулось в живот, продрало кишечник в вертикальном направлении. Божков захрипел, схватился за дужку кровати, с ужасом посмотрел на нож, хозяйничающий в организме, потом поднял заплывающие глаза и просипел:
— Это ты, падла…
Алексей молчал, не вступал в дискуссию. Все и так понятно. Предатель затрясся, выстрелил рвотой и повалился на кованый сундучок. Алексей вытер окровавленное лезвие, прислушался. Где-то в огороде раздраженно бубнила Анна Ильинична. Ладно, он дело сделал, а бабу пусть Бог наказывает или кто там еще. Задерживаться в доме не хотелось, он еще вернется сюда, похоронит своих товарищей…
В центре городка вспыхнула короткая, но ожесточенная перестрелка, и Алексей быстро заковылял мимо разрушенных и уцелевших строений. Люди выглядывали из калиток и смотрели на него с удивлением, здесь все друг друга знали, а этого «инвалида» впервые видели. Из дальнего переулка со стороны Центральной улицы выехал трехтонный «опель-блиц», из кузова посыпалась солдатня. Облава намечалась. Надо же чем-то занять страдающих от безделья солдат! Алексей машинально сместился к забору, где росла густая трава, заспешил в переулок. Электрический столб с оборванными проводами и полынь в полный рост прикрыли его, и он облегченно перевел дыхание. До улицы Центральной метров триста, здесь еще сохранились заборы, колыхались колосья сорной травы. Сплошных оград практически не было, повсюду прозрачный штакетник. Возвышались неприхотливые избы за деревьями с облетающей листвой. Он торопливо хромал по переулку, прикидывая, как будет «форсировать» Центральную улицу. Проход расширился, обозначилось здание барачного типа — какая-то контора. Нехорошо он тут оказался… И поздно обнаружил, что оказался в ловушке! Сзади немцы, впереди тоже какая-то хрень…
— Эй, любезный, а ну, притормози! Ты что за крендель? Покажи аусвайс!
Со стороны конторы с настороженными лицами приближались двое. Серая полицейская форма, воспаленные глаза, небритые рожи. Они держали на изготовку короткие карабины. Алексей чертыхнулся про себя, машинально подивился — местная полиция? Еще не всех извели и вывезли в район? Хотя, возможно, отдельные экземпляры из так называемых «сил правопорядка» удирали вместе с гитлеровцами, а потом с ними же и вернулись.
— Здравствуйте, хлопцы, — отозвался он тонким голосом. — Службу несете? Молодцы! А я — Герасим Шнобарь, в Корабельном переулке живу, что у мебельной фабрики, вот домой и возвращаюсь от матери…
— Да нам плевать, кто ты такой и где живешь, — швыркнул носом конопатый верзила с мелкими подозрительными глазками. — Ты аусвайс покажи да вали, куда хочешь.
Лихорадочно работало боковое зрение. Натаскали этих холуев, на мякине не проведешь. Один чуть подальше, другой поближе, оба готовы стрелять. Пистолетом не воспользуешься, работа ножом тоже проблематична. К тому же из конторы вышли два немецких солдата, закурили, стали лениво озираться. Они все видели, впрочем, происходящее их мало интересовало. Вот если бы на Алексее была форма советского офицера…
— Так такое дело, братушки… — замялся он и начал источать подхалимские гримасы. — Все было, и аусвайс был, все законно, мы же добропорядочные граждане… Советы вчера нагрянули, на площади собрание было, все аусвайсы отобрали, сказали, что больше они не понадобятся, будут действовать документы советской комендатуры, которые еще не выдали…
— Слушай, Костян, тебе он нравится? — процедил сквозь зубы рыхлый коренастый тип со шрамом в половину лба.
— Не, ни хрена не нравится, — отозвался детина.
— Вот и мне не нравится, — крякнул обладатель шрама, машинально подходя ближе. — А если нам кто-то не нравится, что мы делаем?
Оба переглянулись и заржали.
— Парни, я же свой, — заволновался Алексей. — Советы не люблю и никогда не любил, у меня младший брат в Великолукской полиции служит… Служил, — поправился он, вспомнив, что фашистов из Великих Лук выбили еще в январе.
Полицейские переглянулись. Детина выразительно повел стволом. «А ведь пристрелят на месте, — пронеслась тревожная мысль. — Человеческая жизнь ни хрена не стоит, дешевле газировки за десять копеек. Прибьют, да в полынь ногами затолкают».
Немцы на крыльце продолжали курить, сложив руки на висящие на груди автоматы. Метнуть нож — плевое дело. Одного он убьет, а вот остальные…
За зданием конторы захлопали одиночные выстрелы. Рванула граната, посыпались чахлые строительные конструкции. Заголосили немецкие «МР-40». Полицейские аж присели, но оружие не выпустили, сообразили, что не по ним стреляли. Немцы на крыльце побросали сигареты, побежали за угол — воевать. Видимо, облава нарвалась на прячущихся красноармейцев. Бегущий последним фельдфебель обернулся, замахал рукой, делая свирепое лицо:
— Эй, рус, форвертс, форвертс, давай, давай!
— Костян, смотри этого кренделя! Можешь пристрелить его, к чертовой матери! — встрепенулся полицейский со шрамом, перехватил карабин и не очень быстро побежал за немцами. Стрельба в глубине дворов разгоралась, в схватку вступил ручной пулемет.
— А ну, лапы в гору! — зарычал конопатый, вскидывая карабин. — Ишь, расслабился тут, смирно стоять! Давай к забору, — махнул он стволом.
В пяти шагах от места действия под забором образовалась глубокая канава, вполне достаточная, чтобы утрамбовать ногами мертвое тело. Алексей подчинился, не спуская глаз с полицейского. Нож находился в правом брючном кармане — не дотянуться, пока тот таращится на него. Перестрелка оборвалась, слышались только крики, кого-то гнали между домами за конторой. Костян напрягся, вытянул шею, дожидаясь, пока появятся люди, и проворонил главное событие в своей недостойной жизни! Алексей метнулся и, проведя подножку, ловко извернулся, оказавшись у Костяна за спиной. Тот задергался, но поздно, чья-то рука сдавила горло, дыхание перехватило, тело потеряло чувствительность от нехватки воздуха, его словно парализовало. Он лишь вращал глазищами, беззвучно открывал и закрывал рот. Алексей оттащил безвольное тело через подгнившую продольную балку на задворки огорода. Костян начал проявлять активность, почувствовав чуток свежего воздуха, но Алексей всадил ему нож под ребра и повалил на землю. Полицай еще стучал ногами, а он уже расшвыривал прелую траву. Закатил в перегнивающее месиво свежеиспеченного мертвеца, карабин отправил туда же, затем завалил травой, ногами подчистил следы. Присел на колено с обнаженным «ТТ», стал сканировать глазами окрестности. Пусть «лицо со шрамом» думает, что Костян увел задержанного в укромный уголок и там пристрелил. Вряд ли что-то заподозрит. Большого ума там точно нет.
