Понемногу уплотнялись сумерки. Машины резво катили по дороге. Новый поворот. Затейливая береза на обочине — словно треножник для удержания какого-то гигантского птичьего гнезда…
— Эй, братья-разбойники, вы здесь? — гаркнул Алексей в рацию, Эмма заботливо помогла прижать ее к уху.
— Здесь, капитан, — бодро отозвался Волынец. — Славно мы им врезали, да?
— Славно, Алесь, славно, — одобрительно прогудел он. — Ориентир — трехрукая береза. За ней сворачивай круто влево — там местность сглаживается, и болото сразу у дороги. Пробивайте кусты, топите машину… Выполнять! Мы будем ждать вас! И сами, смотрите, там не утоните!
Громоздкое транспортное средство замедлило скорость, повернуло влево. Оно скакало по кочкам, вгрызалось в гущу кустарника. В этом месте гиблые топи подступали почти к обочинам, шаг влево, вправо — и никто не узнает, где могила твоя…
Алексей остановил машину посреди проезжей части, схватил автомат и спрыгнул с подножки. Начал в нетерпении слоняться по обочине. Спрыгнула Эмма, подбежала к нему. Девушка раскраснелась, похорошела в боевой обстановке. Немного измазалась, порвала одежду, волосы слиплись, но это ее не портило. Полы длинной юбки, которые мешали заниматься неженским делом, она завязала между ног, и несуразная юбка превратилась во вполне симпатичные шаровары, радующие мужской глаз.
— Эй, ты куда смотришь? — насторожилась Эмма.
— Прости, — засмеялся Алексей. — Ты же девушка, а я забыл, что на девушек смотреть нельзя. Только после войны.
Она смутилась, как-то сдавленно хихикнула и завертелась, испуганно шарила глазами по дороге, убегающей в два конца:
— Макаров, мы же не успеем…
— Думаю, две минуты ничего не решат, — успокоил ее он. — В Калачане нас ждут фашисты, туда мы всегда успеем.
— У тебя есть план?
— Нет, Эмма. Кончились мои планы. Надо валить, но, хоть убей, не знаю, куда.
— У тебя нет плана? — Она поежилась.
— Что тебя удивляет? Я похож на золотую рыбку или на машину по принятию единственно верных решений?
— Черт… — Эмма стала кусать губы, поглядывая на будку, возвышающуюся в кузове. — Здесь точно архивы абвера?
— В смысле? — удивился Алексей. — Я лично наблюдал, как в эту машину загрузили тридцать два контейнера с бумагами. Если это не архивы абвера, то что?
— А ключ?
Он засмеялся.
— А ключ в яйце, а яйцо в драконе… — рассмеялся он. — Женщина, ты неисправима! А ну, бегом в машину! Нет у меня ключа, откуда?
На опушку вывалились Волынец с Мазуровичем. Они ругались, как сапожники. Обнаружили знакомую машину, побежали к ней. Василь хромал, бежал тяжело, закусив губу. Волынец был с ног до головы испачкан болотной тиной, пыхтел от злости. Оружие не потеряли, оно болталось за спинами.
— Утопили машину? — спросил Алексей.
— Утопили! — выпалил Мазурович. — А еще мы рацию утопили, и едва Алеську не потеряли, он по топи решил побегать, аки посуху!
— Ладно, подробности потом. Прыгайте в кузов, видите пространство между будкой и бортом? Там колесо, выкиньте его, к чертовой матери…
Пятеро смелых в двухместную кабину бы точно не поместились. Партизаны с руганью штурмовали борт, остальные утрамбовывались в кабину. Снова с места в карьер, а едва добрались до следующего поворота, как какой-то пещерный страх вцепился в загривок и начал трясти. С правой стороны пространство за обочиной выглядело сравнительно сглаженным: подлесок, густой осинник в сентябрьском золоте. Эх, была не была! Алексей направил грузовик вправо, перемахнул под углом покатый водосток. Трещал боярышник, пропадая под колесами. Он лихорадочно орудовал баранкой, маневрируя между деревьями. Дорога отдалялась, все, листва закрыла! Что случилось, почему его по-прежнему трясет?
— Макаров, ты что? — сглотнув, спросила Эмма.
— Эй, капитан, какого хрена? — стучали по кабине Волынец с Мазуровичем.
— А ну, молчок, хлопцы! — гаркнул Камарник. Он, похоже, сообразил, какая «кошка» грызет офицера контрразведки.
Грозный рев накрыл лес. Он шел от Калачана, нарастал. По дороге к заблокированному объекту прошла тяжелая «Пантера» с пехотинцами на броне, ей на пятки наступал небольшой штабной автомобиль, замыкали колонну три мотоцикла с вооруженной до зубов охраной.
— Страсти-то какие… — прошептала Эмма, вцепившись в приборную панель. — Еще чуть-чуть, и нам бы хана… Из танка бы уделали…
— Не станут расстреливать из танка свой же архив. Но факт — уделали бы… — отозвался Алексей.
Он открыл окно, прислушался. Равномерный гул удалялся. Вот колонна проехала то место, где свернула в болото первая машина, и приближалась к месту побоища с разбросанными телами… Алексей завел двигатель, начал выбираться задним ходом на дорогу. Обзор был отвратительный, он давил кусты, зацепил бортом развесистую осину, чуть не выдрал ее с корнями из чернозема. Камарник вывалился из кабины, побежал, увязая в мягком грунте, к заднему борту, стал оттуда кричать, куда ехать: «Влево баранку! Вправо баранку! Полный газ!» Пошло веселее. Машина пятилась из леса, выскочила на дорогу.
— Эй, меня-то подождите! — опомнился Камарник, пустился вприпрыжку, запрыгнул на подножку. Забираться в кабину он не стал, так и остался на подножке, вцепившись в дверь.
Что-то подсказывало, что противник ждать не станет. Обнаружат на дороге тела и разбитую технику, всё поймут и кинутся назад. Во всяком случае, часть их точно отправится назад. Единственная дорога — к северной окраине городка. Ехать и молиться, чтобы снова не встретить фашистов…
Алексей переключил передачу, повел грузовик на юг. Пока дорога была пуста, до Калачана километра полтора. Снова территория разрушенной мебельной фабрики, вынесенной за околицу, узкие переулки, ведущие в центр…
— Капитан, нам незачем в город! — вдруг опомнился Камарник, прилипший снаружи к кабине. — Я знаю дорогу, которая огибает город с севера! Мы попадем на нее раньше, чем в Калачан! Она вела на песчаный карьер, потом ею перестали пользоваться, потому что дальше карьера она не идет! Дорога заросла, но мы пробьемся, на карьере фрицев нет, там можно спрятаться!
— Точно, капитан, давай, жми! — обрадовался Василь Мазурович и возбужденно застучал по кабине: — Сенько прав, там была дорога! Если фрицев по пути не встретим, то, считай, ушли!
Алексей на мгновение закрыл глаза, извлек из памяти карту местности. На северо-востоке, где обрывается лес, заброшенный песчаный карьер. В округе — ничего стратегически ценного, единственная сомнительная дорога, цивилизация обрывается. Это может быть западня, но какой выбор? Он кивнул, прибавил скорость. Возможно, это один из кусков той самой северной дороги, на которой он разобрался с мотоциклетным расчетом и разжился офицерской формой, к которой уже привык. Умеют же шить немецкие портные! Терпения не хватало, несколько раз он пережимал педаль, машина «клевала», едва не вставала на передние колеса. Их могли зажать в любую секунду, догнать сзади, навалиться спереди. Вся надежда, что людские резервы у фашистов ограничены, а то, что есть, они уже разбросали. Но в Калачане у них, какой ни есть, а гарнизон! Мелькали деревья, лес то уплотнялся, то становился каким-то куцым, обглоданным. Деревья сбрасывали пожелтевшую листву, но в целом лиственный покров еще держался. До развилки на задворках мебельной фабрики оставалось метров триста, но зачем им на эту развилку?
