— И чего мы здесь стоим, — говорит мельник. — Ерунда какая-то.
— Чёртовы армейцы, — не соглашаются из толпы. — Вздёрнуть на суку, и всё.
— Хочу пить, — канючат сразу три детских голоса.
— Жалко Петра-дурака. Ну что, помянем?
Пророчица прячет ладони в широких рукавах и устало горбится. Солнце поднимается, света становится больше — теперь ясней видны все её морщины и дряхлость.
— Я знаю, зачем та молодая женщина вызвалась пойти в подвал. Только гадаю, что ей нужно сделать, чтобы Костыль не помешал. У неё есть нож?
— У неё есть руки, — обидой за подругу возражает Курт. — Этого хватит любому из нас.
— Вот как… Вы всё-таки намерены применить их, чтобы не дать Очищению свершиться?
— Именно, — говорит Капитан.
Пророчица склоняет голову, то ли отдавая уважительную дань, то ли признавая упрямую глупость тех, кто сидит перед ней. Лада кажется блеклой и отстранённой.
— Тогда будьте готовы принять ответственность за то, что вы делаете. Прежние из не отсюда… Наши прежние так не смогли, хотя замахнулись на очень большое. Ответственность раздавила их, они не удержались. А вы?
— Вот и проверим, — улыбается Капитан. Его шрамы пляшут.
— А вам, наверно, не впервой удерживаться, — странно говорит ему пророчица.
— Не впервой пытаться. Это не одно и то же. Но, как видите, пока не раздавило. Ну…
Он встаёт и смотрит на старую женщину сверху вниз.
— Попытайтесь, — неожиданно ласково отвечает пророчица. — Попытайтесь и теперь. Хотя это будет очень сложно. Видите ли, есть ещё…
Она замолкает, почти наслаждаясь тем, что скажет сейчас — и паузой, в которой звучат угроза и торжество.
— Армейцы. Знаете, кто это? — спрашивает пророчица.
— Да, — говорит Капитан. — Только в общих чертах.
— Армейский род — торговцы, алчные и жуликоватые, выродившиеся из трусливых солдат, которые много зим назад сбежали на запад, спасая свои шкуры от болезней и пожаров, вместо того, чтобы помочь несчастным, попавшим под удар Разрубившего. Но в глубине своих нечистых душ они по-прежнему остались солдатами, извращённым образом сплавив это свойство с жадностью до денег. Я предложила им убить взамен на мешок с монетами. Они согласились.
— Но я так понял, что вы не любите армейцев.
— Иногда приходится забывать о своих чувствах в угоду делу, — пророчица нехорошо смеётся. — Что скажешь, Лада?
Та молчит.
— И кого убить? Опять нас?
— Нет. Не вас, других, — говорит пророчица. — Кого мы ждали. Конфедератов. Надо ли мне дальше объяснять?
Капитан качает головой. Он тоже излучает угрозу, как отмёршая, отзвучавшая пауза, но пророчица, над которой он по-прежнему стоит, не ведёт и бровью.
— Тогда зачем вам Очищение? — удивляется Курт.
Пророчица вздыхает. Ах вы, недогадливые дети…
— Затем, что у нас есть религия. Вы, кажется, так по существу с ней и не познакомились.
— Так давайте познакомимся сейчас, — предлагает Четвёртая. — Только кратко. Ну, так и в чем её смысл?
— А в чем смысл всех религий, прежние?
— В обмане, — говорит Капитан. — Для меня.
Он впечатывает эти слова в воздух с улыбчивой жестокостью. Двое его спутников переглядываются и молчат, потому что предлагать иную точку зрения сейчас, после слов их командира, бесполезно. Капитан не верит ни в каких богов, кроме собственной головы и винтовки, и обдаёт презрением любые противоположные доводы. А пророчица внезапно соглашается с ним.
— Верно.
Карие глаза Капитана прищуриваются, ожидая подвоха. Пророчица достаёт из мешочка на поясе рясы горсть бесцветных семян.
— Это спорынья, — говорит она. — То, что помогает обманывать. Я знаю, что прежние, когда уставали что-то делать, пили напиток из горьких коричневых зёрен, который разбавляли молоком. Я, когда устаю поучать и строжить, пью отвар из спорыньи. Все пророчицы так делали. Спорынья приносит знаки и знамения, что очень уважает мой народ. Так он верит сильней, потому что представлять закон и заставлять ему следовать очень и очень сложно, если у закона есть только имя и дело, когда-то им сделанное, но совсем нет собственного голоса. Живого присутствия. Понимаете?
— Вполне, — сухо отвечает Капитан. — Галлюцинации. И с восторгом внимающие им. Лживые вы существа…
— Ложь, — соглашается пророчица, — но ложь эта во благо. Она сохраняет порядок. Наш народ слаб, суеверен и дик. Он живёт за счёт странного. Странное и колдовское оправдывает всё, что происходит вокруг людей нашего мира, а, если это доносит такой же человек, как они, его начинают уважать и бояться. Значит, слушаться. Слушаться меня. Так существует закон.
Четвёртая видит гримасу на лице Курта. Не оттуда ли, из неизвестной дымки, откуда у Капитана такая бережность к детям, а у Лучика — дурные сны про пожар, и это выражение? Выражение-презрение, выражение-стыд. Из жизни до извлечения.
— О, они верят с радостью, — довольно отмечает пророчица. — Высшая сила, за них решающая — снятие с них самих ответственности и вины за проступки. Они не только дики, но и по-детски просты и наивны. Дети всегда боятся ответственности.
Четвёртая смотрит на Ладу.
Да, пророчица права.
— Вера в Разрубившего — единственная сила, сохраняющая власть закона на руинах мира прежних. Уберем её — и всё скатится в ту же грязь, где живут дикие звери. В бесправные драки за мясо, за сухую нору, за самку. Мы ещё не доросли, чтобы заменить религию чем-то другим, как те прежние, что жили здесь двести зим назад. А без высших сил плохо. Без них мир — пугающая тьма. Нужна основа, опора. Иначе, как неподвязанные саженцы, нас просто сломает ветром.
— Ты и это знаешь, девочка, — говорит Капитан Ладе.
— Конечно, знает. Умна не по годам, — вместо неё, все так же молчащей, отвечает пророчица. — Она знает, как важен закон и его сохранение. Правда, дочь моя?
— Вы все здесь сумасшедшие, — Капитан сплёвывает на пол.
— Ваши далекие предки наверняка тоже были такими же. И ваши потомки будут, возможно. Ваш мир ещё не рухнул?
— Нет.
— Значит, всё впереди. Они все рушатся.
— Это тоже сказала вам ваша спорынья?
— До этого легко можно додуматься самому, — смеётся пророчица и вновь становится спокойной. — Поговорили, и будет. Время уже закончилось, а наш разговор, очевидно, бессмысленный. Всё всегда рушится. Иди, Лада, запусти женщин через чёрный ход. Они помогут тебе собраться.
— Чтобы вырасти? — тонким, без эмоций голосом спрашивает Лада у матери. — Всё рушится, чтобы вырасти снова?
Но отвечает ей Курт.
