«Пошли, — вставший на ноги Капитан шутливо взъерошил ему волосы. — Мыслитель. Будешь сидеть здесь до ночи — околеешь от голода. Если раньше солнце не поджарит».
Двигатель смерти, сказал Капитан, это твое любопытство, и тут же стал перечислять известные любому неофиту примеры, когда судьба оказывалась не слишком благосклонной ко всяким глупцам попавшим — и Идущим в том числе. Курт презрительно помахал рукой, позаимствовав для пущей убедительности жеста вторую варежку Лучика: судьба на то и судьба, что срок у каждого свой. Капитан вдруг согласился: именно.
— Попавший мог умереть, — с нажимом произнёс он. — Умереть раньше, чем ему на роду написано, в чужом мире, ужасе и муках. Что же это за сказка такая? Сказка-людоед… Кошмар ночной получается.
— Для такого, как он, и кошмары — праздник, — ответила Четвёртая.
Капитан покачал головой.
— Ты с ним близко знакома, что утверждаешь подобное?
— С ним — нет. С похожим типом людей — вполне.
— И?
— Здесь рождённые, но всё равно нездешние. Такие, как он, до конца жизни ищут свой дом. В книгах, фильмах, стихах, виртуальности. Не находят и уходят — кто с таблетками, кто с крыши. Вот подумай, как это: быть неприкаянным. Что может быть хуже, чем одиночество в переполненном мире…
— Я не знаю, — сказал Капитан. — Я всегда боялся другого. А ты?
— А я боюсь, что не успею рассказать — время-то уже… Надо вам, ребята, выходить пораньше — там же пробки с этим снегопадом будут. Ну, слушайте. Послушайте сказку. И я не виновата, что она вот такая, дикарская, — нашла в ком-то отклик, и ладно…
X
— С Новым Годом и Рождеством, — сказал Ян, глядя на бесстрастные строки в базе, означающие собой попавшего. — С праздниками, где бы ты сейчас ни был. Интересно, празднуют ли там Новый Год и поёт ли рождественский хор? Интересно, жив ли ты? Счастлив?
Рик тоже смотрел на строчки в своём кабинете.
— Сволочь ты, — он злобно потушил сигарету в пепельнице. — Почему ты — там, а мы с Кано — не можем?
Город подмигивал ему из окна — праздничный и живой. Недоступный. Любимый. Изломанный жёсткий клубок проспектов и улиц помельче. Оранжевый во тьме трезубец фабрики, где в юности трудилась Ма. Серебряные пятнышки озер, в которых сам король Аксель когда-то начал разводить форелей. И пожелания под красной бумажной обёрткой не оказалось — просто пустой, голый, тоскливый листок с еле видным чернильным следом от пальца. Перепутал Матиас, положил неподписанное. Всё чаще с ним такое происходит. Старость? Или…
База данных сотрудников Организации.
Код доступа: зелёный
Подтвердить.
Раздел: «Условные»
Подраздел: «Основа»
Ввод.
Имя: *шифр*
Фамилия: *шифр*
Пол: мужской
Семейное положение: не женат
Дети: отсутствуют
Возраст (формальный): 28
Возраст (биологический): 30
Звено: красное
Ранг: техники
Статус: условный
Должность: дежурный пульта
Имя: *шифр*
Фамилия: *шифр*
Пол: мужской
Семейное положение: женат
Дети: 3
Возраст (формальный): 37
Возраст (биологический): 42
Звено: красное
Ранг: техники
Статус: условный
Должность: координатор
2. Кот на дереве
Сначала его встретило болото. Влажное и побулькивающее, похожее на закипающий кисель, оно обдало человека миазмами отсыревшего подвала, где недавно прорвало канализацию. Вздувшийся под ногами жирный, маслянисто-коричневый блестящий пузырь лопнул со звуком выдавленного гнойника. Блёклый белесоватый куст потянулся к лодыжке любопытными гибкими усиками. Куст вел себя, как живой. Человек отшатнулся, не сдержав возгласа отвращения, когда рассмотрел, что это не побеги, а черви. Ноги тут же увязли почти по колено. Человек заметался, охваченный паникой, потому что почувствовал, что его засасывает. Ухватился за какую-то ветку — она с треском сломалась в руках. Рухнул на мох и попытался ползти — вода, тёплая и вонючая, мигом промочила пальто и рубашку. Но он всё же смог высвободиться и, не вставая, отполз ещё немного, пока не забрался на круглую плотную кочку, поросшую жестковатой травой. Сел, подогнул грязные ноги, отдышался и огляделся.
Всюду, покуда хватало глаз, тянулось болотистое однообразие: рытвины, кочки, пни, впадины между ними, — заполненные киселеподобной жижей лужицы и бочаги — чахлые, одиноко стоящие кривые деревца без листвы, кусты-карлики. Дурно пахнущие испарения поднимались к небу, сплошь затянутому низким серым покровом, сливались с ним и превращались в плотный туман. Гулко урчали жабы. Можно было бы подумать, что это всё — сон с несуразными декорациями, если бы не колола так неприятно трава и так омерзительно не липла к телу пропитанная грязью одежда. И не стоял бы в ноздрях, ещё не до конца забитый тёплой вонью, привычный запах загазованной, чуть сладковатой осенней столичной прохлады.
Небольшие аккуратные следы, примявшие растительность на кочках, вели, петляя, прочь, точно от того места, где сидел ошеломлённый человек. В упругом мхе, ещё не успевшем распрямиться, чётко темнели отпечатки ребристых подошв.
— Эй, — хрипло позвал человек. — Маркиза!
Его голос, отдававший страхом и брошенностью, утонул в дрожащем мареве. Но ему всё-таки ответили — метрах в тридцати справа, за туманной завесой, заворочалось что-то большое, грузное и посапывающее, придвинулось ближе, зачавкало. Человек тихо охнул и медленно, словно задеревенели все мышцы, поднялся, не отрывая взгляд от смутно виднеющегося сквозь туман силуэта. Сделал шаг, другой и поспешил, снова чуть не упав, вперед, по оставленным рыжеволосой следам, смотря теперь только на них, словно они, эти опечатки, могли скрыть его от того, что топталось там по жиже и жевало. Он даже не старался попадать точно по ним, чтобы уберечь себя от очередной трясины — лишь бы вывели прочь, как огонь маяка, к своей обладательнице, повинной в том, что он сейчас испытывал. Он побежал. Где-то в рассудке стучалась мысль, что бегать по болоту опасно, но человек был слишком напуган. Не столько тем, что обитало на этом болоте, сколько вдруг пришедшим осознанием, что он один. Человек никогда ещё не оставался так жестоко и оголённо один, потому что жил, ел, спал всегда в окружении себе подобных, пусть они и были скрыты от него стенами из бетона. Здесь же он не ощущал людей. Вообще. Даже оставившую свои издевательски ясные следы маркизу Дрю. Он был слишком напуган и оттого ещё не понял, что винить в этой ситуации нужно одного лишь себя, поэтому бежал, спотыкался, всё-таки упал ещё несколько раз, с ног до головы измазавшись в гнилостной тёплой слизи, обо что-то оцарапался, ушиб ногу, содрал кожу с ладони и занозил большой палец. Он бежал и звал, повторял со страхом: маркиза, маркиза, где ты. Ему отзывались глумливым кваканьем, стрёкотом и бурчанием. Ни один из звуков не принадлежал существу человеческой расы. Однако даже перепуганного разума, к счастью, хватало, чтобы не терять из вида следов — и они в конце концов вывели на лесную опушку, где благополучно исчезли в хвое.
