Нга-Аи просится сказать. Получает кивок и встревоженно спрашивает:
— Он может быть шаманом, раз Громкий. Правильно ли опускать его в яму?
— Был бы шаманом, превратился бы в дым или дерево, и Нга-Лог бы его не нашёл.
Нга-Лог уныло чистит копьё. Ему не хочется идти к Горе, не хочется оставлять Нга-Аи. Видение пальцев, гладящих её ухо, колет глаза, как брошенный ветром песок.
— Нга-Тет умеет чертить знаки, — пытается он напоследок.
— Пока он дохромает к Горе, пройдёт цикл. Возьми коренья, возвращайся к вечеру. Больше не говори, запрещаю.
Нга-Лог послушно умолкает. Нга-Аи спешит к хранилищу, чтобы выбрать самые свежие корни и увязать их в мешочек. Нга-Тет толкает чужака к открытой тюремной яме. Тот не сопротивляется, только оборачивается, вертит головой во все стороны, пытаясь то ли понять, где находится, то ли собраться с силами и предпринять отчаянную попытку сбежать.
— Не крутись, вертихвост! — бурчит Нга-Тет. — Вертихвост без хвоста. Ууу…
Нга-Аи завязывает коренья и протягивает их подошедшему Нга-Логу. Он хочет тронуть её за ухо, но Нга-Аи изворачивается.
— Нельзя. Ты видел. Ты понимаешь?
— Да.
— Отдашь корни шаману. Тут все его любимые.
Нга-Лог благодарит, склонив голову. Устраивает мешочек на поясе, закидывает копьё на плечо. Нга-Лор смотрит вслед брату.
— Хорошо, что есть Тот, Кто Живёт На Горе. Пусть он решает, чем двуглазый станет для нга: нашим рабом, нашей едой или удобрением под наши посевы.
Нга-Лор умеет говорить точно и складно. Все соглашаются. Он снова дёргает Нга-Аи за ухо, не обращая внимания на то, что Нга-Эу опускается на корточки, закрывая лицо ладонями, как полагает оставленной женщине, и начинает вызывать третьим глазом видение погребального костра.
К. — Центру
Обновляю сведения: один из наблюдаемых направляется к Горе. Ориентировочное время прибытия — четыре часа. Полагаю, что вопросы связаны с появлением в становище чужого. Запрашиваю инструкции.
Центр — К.:
Сведения приняты к обработке. Ожидайте ответа после совещания контактной группы. Ориентировочное время получения — тридцать минут.
К. — Центру
Вас понял. Про заказ-то не забыли?
Центр — К.:
Шесть литров молока и прочее по мелочи. Напьёшься, не буянь.
К. — Центру
Кэп, опять ты. Ты что, сменил сферу деятельности?
Центр — К.:
Нет, мне интересно, чем всё кончится, поэтому я сижу у координаторов, а они меня не гонят. Добрейшей души люди… У нас тут пуэр, партия в вист и твоё «В мире животных». Будь другом, включи прямую трансляцию, а то все записи уже по десять раз прокрутили.
К. — Центру
Ты циничен и невозможен. Как, впрочем, и весь координаторский отдел. Там человек откуда-то влетел в прореху и сейчас, наверное, собирает по кусочкам свой треснувший шаблон, сидя в вонючей дикарской яме, а вы смотрите и глумитесь. Не стыдно?
Включаю трансляцию. Проверьте, пожалуйста, качество сигнала.
Центр — К.:
Почти поверил, что ты возмущён
Сигнал прекрасный. Спасибо.
К. — Центру
Наслаждайтесь, бессовестные.
До него здесь уже были. Кривые царапины на стенах, будто кто-то хватался пальцами (когтями?), пытаясь взобраться вверх по скользкой глинистой земле, утоптанный бесцельным брождением пол, стойкий запах страха, грязи и мочи — тюремная яма как она есть, мрачная, сырая, промозглая, с тёмной густотой теней и вяжущей атмосферой отчаяния. Кого эти остроухие мариновали тут — врагов, будущих рабов? Или всё-таки еду… Но такой, как он, в яме вряд ли сидел раньше. Чем не повод для гордости. Только, наверное, всё-таки не своей — их.
Человек нашёл под ногами ветку и выскреб на стене инициалы: «Р.Р.»
«Это всё, что останется от меня, если…»
Хорошенькое наследство!
Рыжая хмарь плясала перед глазами. Чёртово наваждение. Что с ним теперь станет?
Подперев подбородок рукой, Капитан смотрел на еловые лапы, простёртые над тёмным прямоугольником вырытого в земле углубления ямы-тюрьмы. Уютно заворчал вновь поставленный электрический чайник. На всю дежурку тонко, приятно и ненавязчиво пахло имбирным вареньем и терпкой густотой чёрного чая. Один из координаторов спросил Капитана, что он об этом думает.
— Отличное чаепитие, — произнёс Капитан. — И варенье вкусное. Надо мне почаще заходить.
Координатор коротко хохотнул и кивнул на экран — я, мол, про дурика в яме.
— Ну, что тут можно сказать. Кому-то немного не повезло.
— Да он вообще счастливчик! Через такой лес прошёл, и ни один местный хищник даже за пятку не цапнул. Даже не учуял. Зато теперь сожрут хвостатые. Но это не так обидно — стать ужином почти себе подобному.
— Почти подобному, — иронично повторил Капитан. — Вот именно — почти. И почему не обидно? Не вижу в подобном варианте съедения ни малейших плюсов.
— Потому что эти дикари, имеющие, впрочем, вполне благородные души, ни за что не заставят себе подобного мучиться, растаскивая по кусочкам наживую. Они сперва его оглушат, а потом аккуратно перережут горло. И миску подставят, чтобы никого не забрызгало.
— Обычаи у них такие. Правила, — вставил второй координатор. — А из крови, натёкшей с горла, они варят похлёбку.
— Молодцы, — сказал Капитан.
— Не испугался, смотри-ка, — огорченно произнёс первый координатор. — И даже бровью не дёрнул. Ты и правда такой закалённый, как все говорят… или тебе просто до лампочки, а, Капитан?
— Я просто знаю, что до кровавого супа дело здесь не дойдёт. Там ведь на Горе наш шаман.
Они, все трое, уставились на нависшие над ямой ветви.
За ямой был лес, а за лесом, его буреломом, наполненными жижей оврагами и звериными тропами, за гнездовищами странных тварей, полянами с ловящими птиц цветами-хищниками и почти сравнявшимися с землей развалинами лежала, точней, возвышалась Гора — сухой, заросший соснами холм. На Горе Курт ждал команды контактной группы, которая как раз сейчас проводила экстренное совещание.
— Бедняга попавший, — сказал Капитан. — Такие нервы.
Первый координатор пожал плечами.
— Он держался вполне достойно. Правильно. Вел себя спокойно и никого не провоцируя. Но это, наверное, поначалу — скоро познает все прелести постшокового синдрома, и вот тогда будут нервы, да ещё какие… Если пустится в анализ, — если вообще сможет рассуждать, потому что для этого дела нужен холодный разум, а не истерия и паника — то додумается до правительственного эксперимента или чего похуже. В девяти из десяти случаев такие бросаются на спасательную службу с кулаками и вопят о гражданских свободах.
