Данных о «Светоче» нет.
Договорённость достигнута: чужака приведут утром. Жду подтверждения — возвращения вестника в становище и его последующего разговора с вожаком. Примерное время прибытия — один час. Продолжаю мониторинг.
Центр — К.:
Сведения приняты к обработке. Ожидайте дверь завтра в шесть двадцать пять.
К. — Центру:
Вас понял
Если Кэп вернулся, дайте его на пульт, пожалуйста.
Центр — К.:
Я здесь. Получил посылку?
К. — Центру:
Да, и как раз хотел тебе кое-что сказать
Кэп.
Я уже не спрашиваю про молоко, но… Зачем мне пустырник, валидол и водка?
Центр — К.:
Это не тебе, а твоему завтрашнему гостю. Ему надо будет немного подлечить нервишки. Вот, в зависимости от того, как он предпочтет это сделать, я и собрал…
К. — Центру
Положил бы ещё пупырчатые пакеты. Знаешь, те, которые лопаются… Идеальный антистресс. А так да — заботливый ты, человечище. Спасибо.
— Не отставай, — говорит ей Нга-Анг. — Не отставай, Нга-Аи, и не оглядывайся, потому что там, позади — кровь, боль, смерть.
Так они уходят из родного становища. Красный жар, дикий кусачий зверь, глодает бор далеко за их спинами, дробя ветви и стволы дымно-чёрной челюстью.
«Что случилось?» — не помнит Нга-Аи. Воздух тяжело давит на грудь. Саднящая кожа рук обожжена, но Нга-Аи не может сказать, отчего так вышло. Лицо родителя холодно и напряжено. Он чувствует её тревогу и успокаивающе поглаживает пальцы, которые сжимает в горсти своей большой ладони.
— Тебе всегда нравились меняльщики, правда? — внезапно спрашивает он.
Нга-Аи кивает. Ещё бы! Бусы, амулеты, шкуры, вкусные плоды…
— Давай теперь тоже станем ими. Если ты не против.
Она не против, конечно, не против, потому что уже видит про себя то богатство, которое с помощью умений Нга-Анга они могут получить, выменяв, но не видит того, что так явно говорят ей сейчас родительские глаза: выбора у нас всё равно нет, Нга-Аи. Она очень рада. А он ей ничего не объясняет.
Глупая маленькая Нга-Аи.
Ночи становятся гуще и темней — скоро листья начнут желтеть и усеивать собой зелёные хребты колючника. Сменит цвет гриб-дерево у шаманской Горы — значит, пришёл последний цикл Нга-Эу. Нга-Аи испытывает к ней горькую жалость. Когда-то именно та, старшая, обучила её всем женским премудростям: плести, сшивать, убирать и готовить, а теперь должна уступить ей место рядом с Нга-Лором, сделав несчастной себя и её.
«И Нга-Лога, — думает Нга-Аи, жалея его наравне с подругой. — Но он хотя бы останется жить».
Ритуалы, традиции, правила. Правила, запрещающие женщинам заговаривать с вожаком без его разрешения, или распределяющие мужские и женские обязанности, или обозначающие неприкосновенность того, кто идет с меной, или позволяющие есть плоть врага, или указывающие оставленной супруге, что делать — нерушимые, чёткие, заученные. Не станет правил, рухнет мир. Но нга — разумные и никогда не станут жить, как звери, в беззаконии и драках за каждый кусок, что добыл состайник в бору.
Нга-Аи склоняется, чтобы ещё раз посмотреть на двуглазого. Из ямы на неё тянет нездешним запахом, терпким и сладковатым. Чужак поднимает голову, заметив её, и что-то говорит на Громкой речи — должно быть, приветствуя, а, может, волнуясь. Она пытается успокоить его доброй улыбкой.
Тебе ведь тоже хочется домой, да?
«Нет, — решает Нга-Лор, стирая стоящий перед третьим глазом облик младшего брата. — Вожак должен уметь выбирать. И я уже выбрал. Хватит».
Он выходит из хижины и натыкается на сидящего у порога Нга-Тета. Вздёргивает верхнюю губу, демонстрируя недовольство, но старик только осуждающе смотрит на него снизу вверх:
— Ты задумал неправильное.
Нга-Лор фыркает.
— С каких пор хромой копальщик поучает вожака?
— Этот хромой копальщик не так давно показывал тебе, как ходить, а не ползать, и вытирал твои слёзы, когда ты падал и разбивал коленку, и катал тебя на плечах, и прятал для тебя самые лучшие плоды и ягоды. Сядь и послушай.
— Вздор!
Нга-Тет тянет его за руку, но Нга-Лор не хочет садиться, поэтому старик поднимается сам.
— Многие и многие циклы до того, как родитель родителя нашего с Нга-Лотом родителя впервые открыл глаза, появившись из женской утробы навстречу Светочу, бору и небу, правила уже были и уже соблюдались. Вожаками умнее, вожаками глупее, сильнее и слабее, больших племён и маленьких. Кто ты, чтобы их изменять?
Нга-Лор не знает слово «новатор», но знает слово «хочется». Он несильно толкает собеседника в плечо.
— Ты говоришь складно, старик, — роняет он, проходя мимо. — Как я.
— Потому что я научил тебя и этому.
— Знаю. И запрещаю тебе подобные речи.
Нга-Лор направляется к яме. Показывает собой, как гибко можно обойти вокруг правил. Нга-Тет думает, что за последствия он сам и в ответе. Нга-Тет не обижается. Он — доволен.
Центр — К.:
Я рад, что тебе понравилось.
К. — Центру
А газировку — не?
Центр — К.:
Вредно.
К. — Центру
Впрочем, сгодится чай. Тем более, что тут уже вечер, и очень уютный. Самое время устроиться перед тёплым камином, пусть у меня вместо него только масляные радиаторы и печка для бумажных отходов. Но — немного воображения…
Как они там завыли, Кэп. Ночные твари кого-то гонят по лесу. Включить микрофон? Предупреждаю: просто мороз по коже.
Центр — К.:
Давай. Я не боюсь.
К. — Центру
Да и я не боюсь — тут забор в три метра высотой. Однако порой передёргивает. Это дикий вой не встречавшихся с ружьём и капканами, голос тех, кто свободен. Ни намёка на то, что они знают кого-то сильнее себя. Такого у нас не услышишь.
Город лежал за обмелевшим руслом бывшей реки. Маленький ручеёк, журчавший среди мшистых камней, был эхом её когда-то внушительной поступи, о чем свидетельствовали и берега — высокие крутые откосы, нынче сплошь поросшие колючником и превратившиеся в склоны тенистых холмов, паутинных, глухих и сырых, где таились гады и росли грибы, бледные и ядовитые. Нга-Лор этого, конечно, не знал. Для него холмы всегда были холмами, а ручей — ручьём, и привычно было в цикл, когда меж камней шёл скользень, чтобы нереститься много ниже по течению, где ручей раздавался и терялся в заболоченной равнине, простаивать на этих камнях, сжав в руке острогу. Скользень бился, насаженный на острие. Женщины в становище запекали его на углях — не снимая кожу, только выпотрошив, жирно смазав глиной и поместив в опустевшее брюхо пахучие травы и корешки. С противоположной стороны ручья поднимался вверх чужой бор. Нга из становища Нга-Лора было запрещено ходить туда, потому что в чужом бору жило больше всего оборотов. В нём прятался и город, который из-за запрета никто так и не увидел. Но, возможно, это к лучшему. Город был таким же жутким призраком, как Яма.
