К. — Центру
На данный момент ты не уполномочен. Извини, дружище. Я взял нож и винтовку. Пойду выручать.
IV
Когда он рассказывает им про оборотов, то всегда рассказывает и то, как много циклов назад он убил одного из них. Слова на его лице всплывают тёмными шрамами и ухмылкой. Корявой, злой и торжествующей меткой победителя, которая и восхищает, и пугает. Нга-Лот хмурится на эту ухмылку, потому что она очень подходит старшему и вожаку, но Нга-Анг никогда не изъявлял желания стать кем-то большим, чем травник и знахарь, хотя мог бы руководить так же хорошо, как и воспитывать, и лечить. Ни старшим, ни вожаком он не был и в своём старом племени. Зато был воином.
— Поймал на копьё, отсёк ножом голову. Когда пилил глотку, он был ещё жив. Клянусь Светочем, даже тогда, когда я держал его голову, он был ещё жив, потому что голова скалила клыки и моргала!
Нга-Аи говорит, что это не хвастовство, а боль. Тот оборот загрыз её родительницу, собиравшую чернец и не успевшую до темноты вернуться в становище, а Нга-Анг мстил. В схватке он потерял три пальца на правой руке и ещё сильней искалечил левую, — сломал в трех местах, она плохо срослась и почти перестала сгибаться, — но принёс голову врага, чтобы прибить её над входом в хижину, и зубы, чтобы сделать бусы. И с тех пор взял за правило рассказывать всем, кто желал это слушать, — а желали все, во всех племенах, потому что опасней, чем оборот, противника не было — как победить ночную тварь, ведомую вечным голодом. Или как избежать с ней встреч, если ты собирательница или нга, в темноте отлучившийся из становища по нужде или за хворостом.
— Днём они прячутся в гуще бора. Даже днём женщине нельзя ходить вглубь одной. Оборот притворится ходящим на двух ногах, как нга, и станет, как меняльщик в длинной шкуре, заманит в логово и съест. Зато ночью им нет причин скрывать, что звери. Ночь — их время. Видели метки на деревьях, где чесался молодой лесь-самец? Взрослый оборот достаёт до этих меток холкой. Шкура плотная — трудно пробить. Клыки, как у Большого, острые и крупные. Могут перекусить и копьё, и шею. Запомните: ночью не покидать становище дальше, чем на бросок камня. Обороты боятся огня и его запаха. Если же столкнулись в бору, бежать и лезть на дерево бесполезно: легко догонит и залезет следом. Столкнулись — сражайтесь, не позволяйте заходить сбоку, цельтесь копьём в глотку или грудь, бросайтесь из стороны в сторону, чтобы запутать. Победили — режьте голову. Проиграли — знаете… Но все советы никуда не годятся, если вы не будете сами, как оборот — очень, очень злы и голодны до крови. Если вы будете один против стаи, а не один на один, тоже дело гиблое. Но тогда я был один, и он был один, и я был злее, поэтому победил.
Нга-Анг говорит, и его слушают с почтением. Даже Нга-Лот, стоящий поодаль. За знания он уважает Нга-Анга, ровно как враждует с ним из-за упрямства. Нга-Лог и Нга-Аи сидят рядом на раздумном бревне. У Нга-Аи за ухом цветок крюкохвата: нашла где-то по своему обыкновению утром и из такого же, как у родителя, упрямства отказалась на время воспитательской беседы снять. Он белый, как чистая кость, и пахнет плодовой сладостью, поэтому Нга-Лог нет-нет, да и косит глаза, за что наконец получает по макушке лапой колючника, которой Нга-Анг отгоняет гнус.
— Не вертись, вертихвост, — прикрикивает воспитатель. — Или мне ещё учить тебя держать голову прямо?
Младший извиняется, прижав уши.
Сегодня особенный день, и главная хижина изнутри и снаружи убрана лепестками. Нга-Лор берёт в жены Нга-Эу — он стал воином, впервые спустившись в проклятое становище неупокоенных нга, в Яму.
— Брат, ты видел духов? — спрашивает Нга-Лог, дрожа от восторга и ужаса.
— Видел, — брат смотрит на Нга-Лота, спрашивая, продолжать ли, и тот качает головой. — Ты тоже увидишь. В своё время.
Нга-Лог ждёт тот день, когда сам пойдёт к Яме. Тогда он увидит то, чего брат не рассказал. Тогда Нга-Аи…
Через два цикла Нга-Анг умирает из-за гада, и Нга-Аи надевает печаль. Ждать теперь, когда время пройдёт, иначе — не по правилам. В назначенный час Нга-Лог тоже спускается. Не боясь, глядит, широко распахнув глаза, на давным-давно минувшую битву. Духи мечутся вокруг, пылают хижины, чудища ревут и грохочут, но они все — только отблеск, отпечаток, тень. Может ли такое напугать?
Ночью ему снится, что он сгорает живьём — лицо, волосы, руки пылают, как на погребальном костре. Он просыпается от собственного крика, перебудив остальных. Нга-Лор трясёт его за плечо.
— Не твоя смерть. Не твоя!
Младший скулит, словно маленький, которого родитель отлупил за шалость. Нга-Аи поит его травяным настоем. Стыд красит лицо. Но сон — не гибель, Нга-Лор прав.
А сейчас?
Рычание жадных до крови доносится с кромки оврага, и дрёма прошлого уходит в прошлое же, сворачиваясь дымным клубком. Нга-Лог встряхивается, сбрасывая с себя больные сновидения. Он спал и видел Нга-Аи, цветок у неё в волосах. А наяву — его встречает смерть.
В бору уже совсем черно и сыро. Ни трескотни стучальщиков, ни урчания квакш, только мёртвенные, голодные звуки: хруст сучьев под мощными лапами, стон приминаемых листьев, хриплое тяжелое дыхание. И вонь. Обороты смердят, как падаль. Нга-Лог, прикрыв глаза, считает, опираясь на слух и обоняние: целая стая, не меньше шести. Шесть голодных чудовищ. В темноте над головой вспыхивают и тут же гаснут глаза. Верно ли, что, как утверждал Нга-Анг, у оборотов их тоже когда-то было три — на заре времён, когда и нга бегали на четвереньках? Было три, но Светоч лишил оборотов возможности смотреть внутрь, потому что создания эти и их грязные повадки показались ему омерзительными. И с тех пор обороты, как низшие твари, только рычат и воют. Переговариваются сейчас, должно быть, обсуждая, как лучше выцарапать добычу из оврага. Нга-Лог садится прямо, морщится на боль в ноге. На шее яростно — я не добыча! — бьётся жилка. Дым плавает над деревьями, уже не небесный, лесной, тот, что приходит с болот и воняет ряской и гнильём, стирает силуэты, оставляя мрак и тени. Пальцы путаются в сплетённой лозе амулета. Оберег от смерти — защитил раз, защитит ли второй? Другой рукой Нга-Лог нащупывает камень. Сгодится пробить череп тому, кто прыгнет первым, а уж дальше — как даст Светоч…
Оборот-вожак точит когти о поваленный ствол. Свешивает голову в овраг, скалится и ворчит. С клыков у него капает слюна, липкая и вонючая. Вожак пробует лапой крутизну склона, оскальзывается на глинистой земле, недовольно топорщит жёсткую шерсть на загривке. Спустится за добычей, а вылезти — трудно. Состайники почтительно ждут. Светли заводят вокруг них свою колдовскую пляску — в зелёных бликах кажется, что глаза у оборотов мёртвые, пустые. Твари без разума. Не хочется становиться их едой, противно.
Нга-Лог зовёт на помощь. Мышеед, вечный оранжевоглазый насмешник, ухает с ветки колючника. Ничего у тебя не получится, глупый-маленький, далеко твои, не слышат… или не желают. Кричи, я посмеюсь. А после доглодаю кости. Но горлом Нга-Лог не издаст ни звука. Молчание — гордость. Даже когда в его тело вопьются клыки, когда хлынет кровь, живая, горячая, он просто будет думать про Нга-Аи. Про цветок у неё в волосах. И обрушит камень на головы, лапы и спины. Если сегодня умрёт, то как воин. В сиянии высшего Светоча его встретят родитель и Нга-Анг.
