— Простите меня, — тихо произнёс человек. — Как вас зовут?
— Четвёртая.
— Но это же не имя.
— На мой взгляд, вполне годится. Какой-то вы придирчивый, Роман.
Человек подскочил ещё раз. Не от испуга, от неожиданности.
— А вы-то откуда…
Возникло видение: длинные коридоры и двери в высокие кабинеты, много-много одетых в строгую форму людей. Всезнающие и всевидящие, как тайные организации в фильмах. Стало по-настоящему холодно. И неуютно.
— Ваш амулет, — безмятежно сказала маркиза. — Выбился поверх рубашки. А вы и не заметили, наверное. Там ваше имя выгравировано. Или это имя возлюбленного?
Роман раскрыл рот, покраснел и поперхнулся от возмущения. Пока он, остановившись, откашливался, маркиза заботливо стучала ему по спине. Трёхглазые тоже замерли — смотрели, должно быть, на странный ритуал чужаков. Светлячки клубились в корзинке.
— Где-то я видела такой же нос, как у вас, — задумчиво произнесла Четвёртая, когда Роман откашлялся. — Впрочем, во всех мирах полно людей с острыми носами. Или не совсем людей. Не обижайтесь, Роман, я же пошутила насчет возлюбленного. И это ещё совсем мирные шутки, а вот Курт как ляпнет — там хоть выноси…
— Вперед ногами, я понял. Курт — это кто?
— Тот, Кто Живёт На Горе. Местный шаман. Мы к нему и идём.
И, словно в подтверждение слов, вдоль тропы, по которой они вчетвером шли, вдруг вспыхнули жёлтые фонари.
Цветы, подумала Нга-Аи. Но не те, что нарастают среди шипов крюкохвата, и не те, что под деревьями в бору, на мхе — а большие яркие цветы с лепестками, как Светоч, и тёмным зернистым нутром. Как они называются? Она не могла вспомнить, хотя ей казалось, что когда-то она рвала их и собирала в охапку. Огни вдоль шаманской тропы напомнили ей об этих позабытых цветах. Нга-Аи спросила у подруги, знает ли та, что они такое. Может, они вдвоём собирали такие цветы, когда были маленькими? Но Нга-Эу ответила, что нет.
— Мне иногда снится, как всё горит, — сказала Нга-Аи. Ей вдруг стало очень грустно.
— Воинам тоже. Вспомни Нга-Лога. Но ты не ходила в Яму.
— Это другой огонь.
— Тоже плохой?
— Да. Очень…
«И я тоже в нём виновата», — но Нга-Аи уже закрыла третий глаз, потому что не хотела, чтобы подруга слышала.
Двуглазые о чём-то разговаривали. Двуглазые… До того, как Нга-Лог привёл чужака в становище, Нга-Аи и не знала, что они существуют взаправду. Думала: ещё одна легенда. Нга-Лот говорил, что встречался с ними в бору, и называл вырождением. Нга-Лот, не Нга-Анг, потому что на севере о двуглазых не знали.
Но Нга-Лог рассказал ей ещё как-то, что двуглазые — это и духи в Яме. Что они за загадочное племя?
Огни на палках цвели вдоль тропы. Где-то выше на Горе были Нга-Лог и шаман.
— Он приказал вестнику, отправленному из становища, чтобы вас не трогали и привели к утру, но на обратном пути парнишка свалился в овраг и сломал ногу. Вдобавок его чуть не съели — шаман еле успел на помощь. Тогда он сам решил пойти, как только рассветёт, но я внесла в его план некоторые коррективы. Не говоря ему, вообще-то, хотела сделать сюрприз… Ну, то есть забрать вас и привести. А вы вон какой — сами выбрались.
— Это не я, — признался Роман. — Это она.
Маркиза обернулась и посмотрела на тех, то шёл сзади.
— Значит, вы обрели здесь друга.
Молодая женщина с золотистой косой рассматривала горящие фонари. Её спутница несла корзинку, внутри которой искрились светлячки. По ним обеим не было заметно, что на них хоть как-то повлиял тот переход, который сделала рыжая: от становища — сразу к Горе, как будто шаг в открытую невидимую дверь. Романа после него немного пошатывало и мутило.
— А вы мне друг? — спросил он у рыжеволосой.
— Я желаю вам только хорошего, — спокойно ответила та.
Роман вздохнул и решился.
— Тогда скажите мне, что со мной теперь будет.
Четвёртая посмотрела на него искоса.
— Скорее всего, подточат резьбу.
— Какую резьбу?
— Память. Это не больно, не бойтесь.
Роман фыркнул.
— Утешили.
Всё это звучало сюрреалистически смешно. И страшно. Маркиза заметила отголоски чувств на лице собеседника.
— Вы сами виноваты, любопытный, — мягко, но с тем же лёгким насмешливым упрёком произнесла она. Как урезонивала ребёнка. Как урезонивал ребёнка бы тот, кто не особо любит детей, вот что вернее, подумал Роман. — И вам ещё очень повезло, что вас нашли. Что вы выжили.
— Да разве я спорю! Но кого обрадует, что у него в голове будут копаться? Это неприятно… жутко…
Роман чуть пошатнулся. Он очень устал.
Рука Четвёртой сжала его предплечье.
— Я не умею утешать, — сказала она. — Но, может, вам этого и не надо. Просто я никак не пойму, чего в вас больше — испуга или восхищения.
— А? — спросил Роман.
Четвёртая смотрела на него с неясным выражением лица. Потом произнесла странное:
— Вы — не обыватель.
— Ты теперь воин, — сказала Нга-Аи. — Что ты будешь делать?
— Я иду к шаману, чтобы он меня вылечил.
Нга-Эу переложила корзинку в другую руку. В свете шаманских огней её лицо было строгим, спокойным и сдержанным, но слова лучились радостью. Словно она вышла из хижины в самый холодный и дождливый день, а дождь внезапно прекратился, и, прорвав густой небесный дым, сверху хлынул Светоч. Словно с ямы-тюрьмы сняли крышку, и узник выбрался на волю. Словно теперь не надо было спрашивать ни у кого разрешения.
Возможно, так всё и было.
— Если он не сможет, я найду другого шамана. Я пойду по всем становищам, как меняльщик, и буду искать травников и знахарей.
— А потом? Когда найдёшь?
— А потом я вернусь домой.
«Почему?» — подумала Нга-Аи.
В ночном тёмном дыму придвинулось что-то плотное.
— Потому что маленькой я играла в колючнике, и сеяла вместе с родительницей зёрна на делянке, и училась распознавать, как поют свистуны, и считать циклы. Потому что на поляне перед хижиной я выучилась ходить, а у очага внутри — готовить. Потому что не хочу, чтобы то, что было со мной, заросло травой и исчезло.
— Нга-Лор тебя обижал.
— А кто так сильно обидел тебя и Нга-Анга, что вы ушли из дома навсегда?
«Там был огонь», — хотела и не смогла сказать Нга-Аи. Потому что Нга-Эу спросила бы у неё, почему он там был, и пришлось бы рассказать… признаться.
— Смотрите, Роман: черника.
