Придерживая сумку, маркиза наклонилась к топорщащемуся кусту. Оборвала тяжёлую ветвь и протянула её собеседнику. И в самом деле черника, с удивлением отметил Роман — тёмно-синяя, налитая, выглядящая почти привычно.
— Какая крупная, — поразился он. — Словно фундук. Съедобная?
— И очень вкусная. Попробуйте. Да не волнуйтесь, хвост у вас не вырастет…
Роман кивнул и попробовал, разжевал сладкие ягоды, а потом наклонился ещё раз, чтобы потрогать серебристое, похожее на вереск растение. Оно шероховато скользнуло по пальцам.
— Это красивый мир, — проследила за его рукой маркиза. — Хоть и жестокий. Все миры красивы. Наверное, потому, что каждый чуть похож на наш.
— А?
— В каждом чувствуется что-то родное, даже если он населён одними бактериями, — продолжила Четвёртая. — Цвет, звуки, ароматы. Солнце.
Роман втянул воздух, густо пахнущий хвоёй.
— Наверное, вы правы. Этот, например, на запах как мой освежитель для уборной.
Смеялась Четвёртая заразительно, звонко, как совершенно обычный подросток. Роман не мог определить точно, сколько ей лет, но смех явно делал её ещё моложе. Совсем юной — и смягчал черты лица. В худощавой скуластой надменности, так врезавшейся в память после того, как он увидел портрет, во всём её жёстком облике, который нельзя было назвать особо симпатичным, проступала вдруг тихая красота.
— А ещё здесь, прямо как у нас, есть коты, — воодушевлённый этим смехом и почти позабыв про «резьбу», продолжил Роман. — Котолюди. И волки. И какие-то крупные травоядные звери — я одного смутно видел на болоте. И всё, способствующее зарождению цивилизации: вон, у хвостатых этих и грядки с посевами, и дома, и оружие…
— Здесь когда-то уже была цивилизация — правда, так давно, что от неё осталось только эхо, — ответила маркиза. — Недалеко стоял большой город — это выявили с помощью «щупа», есть у нас один такой прибор… Остались только фундаменты, и то, чтобы увидеть, надо приглядываться. Заросло всё, сравнялось с землей. Курт считает, что в веренице миров обязательно должно быть прошлое этого. Или что-то, частично похожее. А ещё он считает, что эту кошачью расу кто-то вырастил искусственно. Но тут уже просто домыслы. Вот, мы пришли…
Впереди, среди тёмных, окутанных туманом сосен, показалась серая стена — плотно пристыкованные друг к другу плиты из бетона. Тропа подводила к вделанным в стену высоким железным воротам и исчезала под ними.
— Шаманский дом с заборчиком, — пояснила рыжая, но всё было и так понятно. — Сейчас в калитку постучим — и откроет.
Две их спутницы подошли и встали рядом с маркизой. Темноволосая повела плечами от ночной прохлады, та, что с косой, заинтересованно протянула руку и потрогала синеватый металл. «Искусственная раса?» — Роман посмотрел на них. Скорее уж, искусственными здесь казались он, маркиза и этот забор.
— Как думаете, — немного помявшись, спросил Роман. — Бутерброд-другой у него найдётся? А то эти бобы… еда птичья. Не то, чтобы я имею право лезть в чужой холодильник, но…
— Конечно. И бутерброд, и чай. А ещё — водка. Успокоить нервы.
— Обойдусь, — мужественно ответил Роман. — Я, может, и поседел от страха, но теперь хочу только есть.
К. — Центру
Он журналист. Что ты на это скажешь?
Центр — К.:
То, что никогда этих ублюдков не любил.
К. — Центру
Кэп, полегче. Кто-то из пишущей братии когда-то спёр твой велосипед?
Центр — К.:
Нет. Велосипеда у меня не было. Зато было другое, и да — его украли, предварительно опорочив, очернив и убив. Ненавижу тех, чья профессия — лгать по указке. Одинаковые во всех мирах. Гори они в аду.
К. — Центру
Ну ладно, ладно, этого-то мы уже спасли, возвращать обратно было бы нехорошо… Не кипятись. Извини. Я пойду.
VIII
Нга-Аи тянет к нему руки. На ней нет запаха Нга-Лора — она своё уже выбрала.
— Ля мур, — шаман добродушно ворчит в сторонке. — Коты мартовские…
Огненноволосая толкает его в бок. Чужак улыбается. Нга-Лог гладит Нга-Аи по ушам. Нга-Эу начинает напевать им песню-свадьбу.
— Чай! — срывается шаман на свист из кухни. — Чёрный, зелёный, белый, красный — какой вам, Роман? У меня на Горе ещё не было такой большой компании. Ей-двери, как же я счастлив.
Ночь здесь, за стеной и воротами, очень уютная — совсем по-дачному, по-загородному, пронизана светом окошек и нарастающим бурчаньем чайника, шлёп-шлёпаньем тапок («ваш размер, Роман — синие») и ожиданием того, что на веранде вот-вот накроют. Но устраиваются люди внутри, потому что снаружи хозяйничают москиты («у них хоботок, как карандаш, да вы, наверное, видели»). К тому же это всё-таки не дача, а крохотный островок безопасности в чужом, не очень дружелюбном месте, которое напоминает о себе далеким лесным ворчанием.
— Так кто же вы — исследователь?
После четвёртого по счёту бутерброда, гигантского, как многоэтажная столичная парковка, голод полностью исчез, уступив наконец место любопытству. Теперь можно расспрашивать. Теперь, когда в чашку так успокаивающе по-домашнему льётся чай, который заваривает рыжеволосая, взявшая на себя роль хозяйки, когда ровно и тепло светят лампы под потолком, когда пахнет кухонными, человеческими запахами — хлебом, яблоками, высушенной мятой. Шаман шумно отхлёбывает апельсиновую шипучку из стакана и, смакуя, расплывается в довольной ухмылке — он похож на дорвавшегося алкоголика и сам, похоже, это осознаёт, но не стыдится, а смеётся.
— Простите. Одним молоком счастлив не будешь, а тут — амброзия! Спасибо, рыжая. Без тебя я бы зачах. Без тебя и возлюбленной своей, газировки…
Та делает жест рукой — ерунда, мол. Шаман устраивает на столешнице локти и подмигивает Роману:
— Настоящая дружба всегда бескорыстна, видите?
— Вижу, — улыбается Роман.
— … хоть иногда дружбе бывает и лень. Тогда кто-то на Горе просто пьёт водичку.
Плечи Четвёртой вздрагивают от сдержанного смеха.
— Исследователь… — шаман задумывается. — Да, вы верно сказали — так и называются те, кто изучает задверья. Но я предпочёл бы именовать себя просто наблюдателем. Как и всех, кто был здесь до меня. Потому что основное, чем мы занимаемся — смотрим.
— А сколько вас было?
— Считая со мной, двадцать один человек.
— Это… много, наверное. Вы тут давно? В этом лесу?
Шаман вдруг хихикает.
— Если вы сейчас подумали, что шаманская клика сидит здесь несколько десятилетий, меняясь по мере дряхлости её представителей, то, к счастью, нет. Наше руководство не настолько радикально. Каждый из моих предшественников отбыл ровно месяц. Наш, календарный месяц, который для них «цикл» и полгода обращения планеты вокруг своей оси. Время здесь идёт иначе.
