— «Цикл»…
— Ну да. Кое-что и мы именуем циклом, но в этом слове для таких людей, как мы с рыжей, кроется совсем другое значение… Не суть.
— Мне показалось, что и сутки здесь очень короткие. Правда?
— Да. Короткие, быстрые… Это всё вращение планеты и подвластные ему биологические ритмы. Мир торопится жить, словно его что-то подстёгивает. Торопится развиваться… и стариться, и умирать… не знаю, что вернее. Среди наших бытует мнение, которого я и сам придерживаюсь — что этот мир эксперимент.
— Чей?
Шаман вздыхает.
— Да были у нас… экспериментаторы. Вот, их наследие. Но это лишь теория. Мы изучаем мир, не ставя перед собой первостепенной целью выяснить, искусственный он или обычный. Просто изучаем.
— Вы изучаете жизнь? Местные традиции, законы? Мне уже немножко рассказали…
— Да, — кивает Курт. — И ищем ядро.
— Что за ядро?
— Хех… Это самое-самое главное, вокруг чего вертится и жизнь, и обычаи, и законы, самое главное и любопытное, сколь бы всякие скептики не хмыкали и не кривились… А вы — журналист, да? Каюсь, я подслушал разговор: на тропе микрофоны… Но и без того понял бы. У вас так горят глаза, будто вы готовы вытащить блокнот и немедля застрочить.
— Только не бейте!
— Пф! Не волнуйтесь, я мирный.
— Глядя на вас, трудно поверить.
Увешанный ожерельями из костей и орехов, высокий, крепкий, в накидке из красно-бурого меха, капюшоном которой служит оскаленная клыкастая морда-череп, и полосах дикарского раскраса («это зелёнка, бриллиантовая зелень, чтобы имитировать эндемичный узор на коже. Стабильно ощущаю себя болеющим ветрянкой») Тот, Кто Живёт На Горе хлопает себя по коленке и опять смеётся.
— Сценический образ. Мне он нравится. Наверное, это говорит пещерная кровь. Наши с вами предки ведь тоже носили шкуры и бусы из косточек…
Кухня у шамана самая обычная — несколько белых тумб, в которые встроены посудомоечная машинка и выдвижной куб ящика для мусора («Мусор утрамбовывается, и я его сжигаю — на заднем дворе есть специальная печь. Поэтому все продукты поступают сюда в органически безвредных упаковках — картон или бумага, а пластиковые бутылки из-под лимонада я потом рыжей отдам, отнесёшь ведь обратно, рыжая?»), холодильник, отдельно — морозильная камера размером с него же, раковина, кофеварка, небольшой блендер, плита. На таких же белых стенах висят фотографии в застеклённых рамках. Сколько бы Роман ни приглядывался, он не увидел ни одного хоть отдалённо знакомого пейзажа: сплошь красные странные горы под фиолетовым небом без звёзд, деревья, похожие на растущие из жёлтой земли кувшины и вазы, какие-то величественные полупрозрачные развалины. Одна фотография ему особенно понравилась — гигантские валы замёрзшего во время шторма моря.
Шаман, заметивший интерес, говорит:
— Там ещё корабль. Корабль в этих волнах. Именно «в», а не «на», потому что он вмёрз одним боком. Присмотритесь.
— А экипаж? — Роман глуповато разглядывает только сейчас замеченный сквозь зеленоватую ледяную толщу волны абсолютно обычный силуэт кораблика, выглядящего, как рыболовецкий траулер.
— Наверное, там же. Понимаете, в том мире случилась катастрофа, вызвавшая мгновенное понижение температуры, колоссальное понижение, а этот кораблик, видимо, ещё и в шторм попал, черпнул воду кормой… и вот. На всей планете больше ничего живого. Заледеневшие деревья, хрупкие, словно подверглись действию жидкого азота — по такому щёлкни пальцем, оно и рассыплется. Остановившиеся на полпути поезда и автомобили на трассах. Мёртвые города. И кораблик в волнах. Наша дверь… прореха… проход в этот мир открылась как раз на побережье. Понятия не имею, кому пришло в голову бродить по замёрзшему морю. Но кто-то из наших бродил и нашёл такой кадр…
— Посмотри, что ты сделал с нашим гостем, — неодобрительно произносит маркиза. — Он же весь белый, как эти обои! Я люблю белый цвет, но… не на человеческих лицах. Роман…
Она звенит чем-то, приоткрыв полку над одной из кухонных тумб, и достаёт бутылку с темно-красной жидкостью внутри.
— Это лучше водки, — говорит рыжеволосая. — Хотя бы потому, что сочетается с чаем. Курт, а ты уже половину выцедил, смотри-ка…
— Да я для готовки! — забавно вскидывается шаман. — Я делал ромовый торт!
— Ну-ну, — насмешливо тянет маркиза. — Кулинар ты наш… Но ведь и вправду кулинар. Роман, знаете, он очень любит готовить. А в чай я вам всё же добавлю.
Роман больше не решается рассматривать стены — он пьёт чай, ставший от рома пряным и чуть горчащим, и постепенно успокаивается, слушая, как весело, громко и нервно, должно быть, специально переигрывая, чтобы отвлечь гостя от тяжелых мыслей, отнекивается шаман, обвинённый маркизой в скрытом алкоголизме. Рыжеволосая наконец вздыхает, делая вид, что сдалась, ищет сигареты в кармане, извиняется и выходит во двор. Где-то там сидят и хвостатые, беседующие о чём-то своём, — им комары, похоже, не страшны. Мужчины смотрят ей вслед. Роман делает глоток и откашливается.
— Да? — шаман поворачивается к нему. — О, вы уже не такой бледный…
— Я узнал то, что знать не должен был, — говорит Роман. — Проще говоря, сунул нос в секрет, тайну. Что со мной сделают, когда я вернусь? Ну, те, кто отправил вас сюда, ваше начальство? Сотрут память, как сказала Четвёртая?
Шаман осторожно касается его плеча.
— Сначала допросят на предмет того, как вы сюда попали. А потом — не знаю. Мне не хочется пугать вас неизвестностью, но я и правда не знаю.
— Попал просто: пошёл за ней… Я и понятия не имел, где окажусь и что здесь увижу. Я вообще об этом не думал. Знаете, как будто что-то стукнуло…
Курт пододвигает к нему ещё один бутерброд — с сёмгой.
— Это наша, земная рыбка. В здешних ручьях водятся уроды, больше похожие на крокодилов, и я на них даже глядеть боюсь, не то, что пробовать на зуб — в отличие от черники, к примеру, она тут ягода как ягода. Вы ешьте, ешьте… Рыжая приходила меня навестить. А то я тут сижу один, как сыч, даже поболтать не с кем — так, чтобы по-человечески, по-дружески. Центр наш на болтовню скуп — разговоры только по делу и кратко. Мы допили последнюю бутылку лимонада, а потом центр отказался присылать ещё, сподобившись по жестокости своей лишь на молоко, которое я не переношу, а она узнала и посигналила, что принесёт… Друг. Дверь — ну, тот проход — была контрафактная. Открытая без согласования, значит. Кого бы другого, узнав, выгнали бы со скандалом прочь, но у рыжей дядя — наш самый главный босс, он её любит и всё с рук спускает… А вы, значит, прокрались вслед. Зачем?
Роман откусывает кусочек и жуёт, хоть уже сыт — монотонность и привычность действия тоже успокаивают.
— Я увидел рыжеволосую женщину на портрете в галерее искусств. «Маркиза Дрю». Полотно неизвестного художника, семнадцатый век. Увидел — и забыл бы, если бы тем же вечером не встретил живую маркизу в кафе «Под клёнами». Думал, галлюцинация. Она разговаривала с барменом, и я подслушал… не сознательно, случайно! Просто она сидела очень близко… И после решил проследить. И вот… Я, как вы уже знаете, журналист. А журналист не мог упустить сенсацию.
