— Он ушёл в дождь, — сказала Эрна, опережая вопрос. — До последнего казался неверящим. Всё оглядывался на меня, а на самом пороге споткнулся и чуть не упал. Там была большая лужа, в которой он промочил ноги, но, по-моему, сам этого не заметил. И побрёл вперёд. Не раскрывая зонта, по лужам, из проулка в свой привычный смог и копоть. Обернулся в последний раз, но дверь уже закрывалась, и я не совсем поняла, что у него на лице. Потому что почудилось — огорчение. Как будто не рад был вернуться домой, но так же не может быть, правда?
Вместо ответа Рик тоже попросил у неё кофе.
— Сгодится мне вместо завтрака.
Она принесла его с мягкими вафлями, аккуратно уместив между стопок бумаг. Запах выпечки и молотых зёрен чуть потеснил вездесущую полироль и коричное дыхание тёплых деньков, до весны наверняка последних. В этих северных широтах точно.
— А вы что о нём думаете?
Замдиректора положил себе тростникового сахара и рассеянно размешал.
Рик в конце концов узнал этого человека. Не из-за внешности — там не было особой схожести, хотя, конечно, и узость подбородка, и форма глаз, и заострённый нос могли бы навести на определённые мысли. Рик узнал его по почерку, когда просматривал простой неразлинованный блокнот. Замдиректора умел держать лицо — Ян ни о чем не догадался. Это потом уже не надо было сдерживаться — когда через тактильный контакт ощутился отпечаток двери. Не бывшей — будущей. Когда тихое и мерное течение привычной чуйки вдруг вспенилось и забурлило, и Ян увидел это на его лице, и замолчал, потому что должен был осмыслить, а дурак попавший, подрастеряв от неосознанно, как всегда бывает при проснувшейся чуйке, усилившейся хватки руки Рика на своём плече всякую браваду и упрямство, затих и присмирел. Наверное, ему было немного больно. Наверное, синяки останутся. Извини, парень…
Глупое дитя большого города, которое чуть не слопали дикари. И, как профессор давным-давно окрестил таких, с отпечатками — «проводник».
И теперь, в своём кабинете, Рик отчего-то ощущал слабость в ногах — последствия потрясения, так тщательно сдержанного. Он сидел, вдыхая тепло кофе, чувствовал всем телом мягкость кресла, сидел и желал не думать, но призрак букв и строк, наклонный и размашистый, танцующая сущность слов с летящими над «ё» косыми точками, петлистыми хвостами и овалами горели на сетчатке, будто слепящие пятна от солнца, и безмолвно кричали, толкаясь в виски, как зарождающийся визг головной боли. В том давнем письме был другой алфавит и другая фамилия, но замдиректора не сомневался, что этот нескладный, растерянный попавший — тот самый невидимый проводник, ярчайшей красной нитью однажды протянувший ему дорогу через отстоящий на много стен и дверей отсюда мёртвый печальный город к встрече, истине, узнаванию.
Но как попавший оказался там? Как он окажется?
Сидящий на скамейке Капитан глядит тяжело, вызывающе. Он просил сегодня «зелень» для двери, которая уже где-то в ткани пузырей-оболочек истончается и поджидает не его. Которая уже, быть может, существует или сделана. Кем? Не важно.
Только город там ещё жив.
Силуэт, усталый, сгорбленный, качнулся в осень и исчез. Рик подумал, что никогда больше его не увидит. Зная наперёд чужую судьбу, он мог бы остановить попавшего, но не стал. Иначе это было бы тождественно тому, что делала с мирами Армада.
— Просто любопытный дурак. Неинтересный и бесполезный, — Рик убрал дело о попавшем в стол — позже отнесёт его в застенки архива — и, щёлкнув клавишей, открыл базу, чтобы подтвердить под его цифровым близнецом (Ян уже внёс, не поленился, спасибо ему) себя как дознавателя. — Пишет в дешёвом журнале всякую чушь про русалок и оборотней.
Ему стало нестерпимо жаль Романа Рёмина. А потом он напомнил себе ещё раз: дом, семья, дочка, самый родной и важный сердцу край, принявший пришлого чужака и отвергнувших тех, кто когда-то в нём родился. И ощутил злобную зависть.
— Может, и не совсем дурак, раз есть фантазия, — сказала Эрна.
— Скажите ещё — талант писателя. Но нам он ни к чему.
Эрна вздохнула.
— Я не жестокий, — возразил Рик. — Я справедливый. Даже хороший — не отвёл его к фрезеровщикам. Ну, ладно — так решил Ян…
Этажом выше тот ругал племянницу. Вряд ли это у него, доброго дядюшки, выходило результативно. Результативно у него получилось другое: мгновенно принять решение. Нет, Ян не зря был директором.
— Если хотите, схожу вам за лимонным пирогом, — предложила Эрна, глядя на уменьшившуюся горку мягких вафель.
Рик улыбнулся ей, покачав головой.
— Эрна, знаете… Иногда мне кажется, что у вас вот тут…
Замдиректора шутливо очертил над своей головой круг, изображая ангельский нимб. Эрна потрогала пучок на затылке. Подумала, что выбилась прядь, и начальник говорит про неё.
— Красивая вы, красивая, — сказал Рик. — И с причёской всё в порядке. Я имел в виду — святость…
Скулы секретарши покраснели. Она знала, что всё сказанное неправда (и про причёску тоже — почувствовала же, что топорщатся волосы, надо переделать), но краснеть было очень приятно, хоть и непрофессионально. День только начинался — ещё исправится.
— Если я вам пока не нужна, то пойду. Хотела навести порядок в отчётности техников по резерву дверей.
— Да-да, Эрна. Спасибо.
Ковер заглушал каблучный цокот, превращая его в глухое осторожное буханье, хотя Эрна и без того ступала тихо, по крайней мере у него в кабинете. Рик уважал тишину, а Эрна уважала его и была вполне готова надеть не то, что туфли на низкой подошве — домашние тапки с помпонами, если бы не дресс-код, обязательный для служащих и руководства.
«А то разбалуются, — Ян, сам практически круглосуточно носящий костюм, требовал от подчинённых того же. — У нас Организация, а не клуб какой-нибудь».
Заместитель оттянул свой галстук и невесело скривился. Жуть как не любил эти удавки.
Сохраняя дело с внесёнными в него отметками-идентификацией, Рик заметил, что в базе кто-то недавно был, и это сразу выбило из его головы все мысли о Рёмине. В самой глубине, там, где, уютно свернувшись, покоились те из профессорских исследований-работ, которые тот ещё при жизни окрестил как «не для всех», блистал, пылал, взывал о нарушении след, подозрительный своими цветом и яркостью. Рик пощёлкал — отпечаток Яна. Только отчего он зелёный? Директор всегда пользовался золотым, который по умолчанию включал в себя полномочия «зелени», а золотой к тому же не маркировал свой путь, не пачкал. Неужели Капитан? Но как — биометрия ведь, помимо паролей…
Четвёртая.
— Здесь нужен ремень. Или наоборот — похвалить. Не знаю.
И если Капитан искал дверь, то Четвёртая искала себя — те свои четырнадцать лет жизни, о которых ничего не помнила. Плохо, должно быть, ощущать в голове такой обширный и страшный провал. Настолько плохо, что можно сделать пакость. Например, украсть дядюшкин код. Заместитель ощутил досаду.
