Лети сюда. Вокруг — всюду скалы.
— Я… здравствуйте… понимаете…
Он мялся и мямлил, пока его не пригласили зайти и выпить чашечку чая.
Споткнулся о свои же ноги, конфузливо улыбнулся, ощутив себя жалким, помятым и смешным.
Утонул по лодыжки в пушистом ковре — тёплом снеге, втянул пряный воздух, ощутил, что никто его не собирается гнать, и решился с концами.
— Я — неприкаянный, — признался Роман Рёмин, потерявший сенсацию журналист-горемыка. — А вы — волшебница. Хочу домой.
— Вижу.
— Тогда помогите.
Она сказала ему, что не знает, куда откроется случайная дверь. Что, конечно же, это с её стороны — преступление. Что обратно нельзя, что придётся, возможно, начинать всё сначала, променять столичную квартиру на убогую лачугу предместий, привычную профессию журналиста — на работу дворника или золотаря. Что придётся недоедать, недосыпать, вкалывать, словно проклятый, учить незнакомый язык и чужие обычаи, падать в пыль, подниматься, бить кому-то морду, сидеть в тюрьме, идти на войну.
— Возможно, вы не будете счастливы. Или ваше счастье, недолговременное, обернётся смертью и бедой. Возможно, вы обречёте на горе других. Вам это надо — такая неизвестность?
Он согласился и склонился, чтобы поцеловать ей руку. Она опечаленно покачала головой.
— Покупаете кота в мешке.
— Не самая плохая вещь.
— Или вообще умрёте, не сделав там и шагу. Откуда вы знаете, что мир будет к вам дружелюбен? Отчего полагаете, что дом — он всё равно, где?
— Потому что он не здесь.
— Вы уверены?
— Да. Я знаю.
Да…
Да, были миры, где ледники сходили, обнажая новые земли, где рыцари в стальной броне сталкивались в поединке, где на спутниках строили станции и города, где всей планетой танцевали румбу, фокстрот и танго, где сборщик облаков и заклинатель, выманивающий дудочкой дождевых червей для рыбалки, ценились больше, чем бизнесмен и банкир. И был мир, где был дом, а в доме — женщина, ждущая Романа Рёмина. Не журналиста — фотографа, увлечённо гоняющегося за мыльными пузырями, человека, занозящего себе пальцы при склейке деревянных корабликов, того, кто спит до обеда и ещё со школы умеет делать отличные оригами из бумаги, кто любит детей, кошек и собак, страдает куриной слепотой по вечерам августа и чихает так, что трясутся стёкла. Кто стал бы для неё, конечно, ниспосланным небом счастьем. Самым любимым и дорогим.
Четвёртая улыбается — смертный рыжеволосый бог, ненастоящий, но могущественный.
— Только не обижайтесь на меня потом, если что не пойдёт не так.
— Обещаю.
Дверь покачивается на невидимых петлях, пропуская через проём человека. Холодом веет из-за порога — где-то там явно зима. Махнув на прощание рукой, взывавший о помощи уходит. Он экипирован по-осеннему, без перчаток и шапки, но глаза горят так радостно, что за него не страшно — не замерзнёт. Подобных греет внутреннее пламя. Четвёртая моет чашку гостя, доедает печенье, опускает жалюзи и выискивает среди книжных залежей что-нибудь соответствующее настроению. Что-нибудь про «и жили они долго и счастливо», адаптированное из кровожадных средневековых сказаний.
Она никому никогда ничего не рассказывала. Никому, но тот единственный, кто узнал, догадался сам, пришёл за подтверждением, поворчал-поворчал и смирился. В конце концов, ему-то что за дело… В столичной квартире вскоре поселилась Романова двоюродная сестра, тётка тощая и неопрятная, вместе со своим анемичным мужем растящая таких же худосочных и бледных детишек и совсем не по-сестрински радующаяся, что сгинувший в дебрях какой-то мутной ближневосточной кампании неизвестно из-за чего забрёдший туда паранормальный брат-журналист предусмотрительно переписал свою квартиру на неё. Ян Орлов заметил, конечно же, что двери открывались, и понял, конечно же, что не случайно. Но он очень любил свою сумасбродную племянницу. И смог дипломатично закрыть на всё свои умные глаза — тем более, что от произошедшего ни одному человеку худо не стало.
Да… где-то там есть дом, старый и скрипящий, дом на окраине, вдали от городских шумов и автострад, дом, свежепокрашенный и уже облупившийся, дом, обласканный полуденными лучами и получивший от дождя все причитающиеся ему затрещины и тумаки. Дом с выгоревшими зубами черепицы, шныряющими по крыше кошками, занавесками из светлого муслина и плетёными ковриками, с запахом дерева, нагретого солнцем, воска, лака и мастики. С эхом хороших снов, дружественных приветствий, хихиканья и поцелуев. Дом, где всегда готов обед и всегда открыты двери. Где всех столько, сколько нужно, и никто никуда не торопится. Одуванчики растут вокруг его боков. На окошках видны фиалки и флоксы. В прихожей в застеклённых рамках висят фотографии — на них переливаются всеми оттенками разновеликие мыльные пузыри, отражающие то миллион рек, то тысячи озёр, то лес, то поле, то людей, многократно умноженных, чьи-то весёлые глаза, губы, подчинённые смеху, протянутые в обещании объятий ладони, развевающиеся яркие одежды. Изящные фрегаты и клиперы, собранные из склеенных спичек, украшают спинку рояля, полки и зеркальное трюмо. В доме живёт бывший журналист, который получил билет в рай, просто придя и попросив, и те, кого он, не раздумывая, предпочел бы тысяче сенсаций.
Какая уж тут столичная квартира. Зачем она ему?
— У него были тоскливые глаза. И аура одиночества. Тут сразу ясно, что надо лечить, пока не погиб.
За много лет и пространств отсюда Четвёртая вновь заваривает чай. Она ничуть не волнуется, что опять совершила правонарушение. Белая квартирка на последнем этаже высокого здания, подпирающего собой бесцветное небо, тиха, тепла и уютна. В окна скребётся серенький северный дождь.
— Открыла дверь?
— Да.
— И куда?
— Без понятия. Но оттуда хорошо пахло.
Седоволосый Капитан, сидя в кресле, хмурится и ворчит.
— Главный апостол с ключами от золотых ворот… Проводник в райские кущи! Узнают — выгонят. И память подправят. Будешь спать под мостами и просить подаяние. Брошу тебе пару монет, так и быть…
— Ты — настоящий друг. Пей и заглохни.
И он пьёт, топя в чае улыбку.
Часть вторая. Разрубивший Луну
База данных сотрудников Организации
Код доступа: зелёный.
Подтвердить.
Раздел: «Действительные»
Подраздел: «Основа»
Ввод.
Имя: *шифр*
Фамилия: *шифр*
Пол: женский
Семейное положение: не замужем
Дети: отсутствуют
Возраст (формальный): 22
Возраст (биологический): 29
