– Твои трусики и лифчики здесь? – спрашивает она.
– Мам!
– Ой, Софи! Что ни говори, я все это раньше видела! – заявляет мама, с силой открывая ящик и заглядывая внутрь. – Похоже, парных никаких нет, – вздыхает она, а потом берет письмо и небрежно швыряет его на гардероб, чтобы как следует покопаться в белье.
Я чуть снова не хлопаюсь в обморок.
– Перестань! – кричу я, протискиваясь мимо нее, чтобы нащупать конверт и засунуть его обратно в ящик. Сердце у меня колотится так громко, что я боюсь, как бы она не услышала.
Совершенно ошарашенная, мама отступает и тихо говорит:
– Ну, хорошо, давай сама. Я дам тебе пару минут, чтобы ты оделась.
Как только она уходит, я на мгновение прислоняюсь к закрытому ящику, потом быстренько натягиваю какие-то трусики и лифчик, прежде чем в третий раз плюхнуться на кровать. Меня немного трясет.
Письмо на месте. В безопасности. Необходимо успокоиться.
Мама стучит в дверь и заходит в комнату. Она четко держит все под контролем.
– Знаешь, по-моему, после этого обертывания ты выглядишь худее, – замечает она нарочито непринужденным тоном, и тут же замечает, что я дрожу. – Хотя бог знает, откуда Марк с Алисой выкопали эту Лидию. Позднее нам надо съездить пообедать. Столик наш заказан на час дня, а в половине третьего у нас парикмахер. Сомневаюсь, что мы успеем вернуться до пяти, а потому мы поедем все вместе прямо отсюда. Подружки невесты – Имоджен и Алиса, хотя я уверена, что ты и так это поняла.
Я тупо сижу на кровати. Мы все вместе приедем в «Голдгерст-парк». Гости уже соберутся и станут с нетерпением ждать… О господи…
Мама внимательно смотрит на меня:
– Софи, я действительно переживаю за тебя. Знаю, ты не хочешь ехать в больницу, а я совершенно не понимаю, почему. Но Марк и все остальные поймут, если вдруг тебе понадобится врачебный осмотр. Твое здоровье важнее всего. Даже свадьбы.
– Да все нормально, – говорю я с лучезарной улыбкой.
– Точно? Ты обещаешь, что скажешь мне, если тебе вдруг станет плохо?
– Мам, я немного расстроилась из-за того, что ударилась головой в день свадьбы, только и всего. Можно взглянуть?
Она протягивает мне зеркало. Я осматриваю лицо. Едва заметная отметинка.
– Видишь? – спрашивает мама. – В последующие годы вы с Марком и не вспомните, что ты ударилась головой.
Я смотрю в пол. С каким чувством я оглянусь на все происходящее? Мне нужна мамина версия событий, а не поджидающая меня реальность.
– Ой, да успокойся ты! – улыбается она. – Все нормально. У тебя сегодня счастливейший из дней. Марк очень старался, чтобы все прошло хорошо, а тебе нужна любовь, которая сделала это возможным. Одевайся, и поедем пообедаем – вроде девичника, да? – Мама похлопывает меня по ноге и встает. – Вот Имоджен сейчас достает из машины платья, чтобы положить их в твоей гостевой спальне, так что можешь не спешить и не заходить туда. – Она понижает голос: – Имоджен вряд ли их хорошенько спрячет… Должна сказать, что с точки зрения передвижений лучше, что ты знаешь о свадьбе теперь. Это, однако, займет минут пять, не больше, или я пошлю поисковую партию, чтобы убедиться: не растянулась ли ты где-нибудь в углу. – Мама вымученно улыбается, она выглядит усталой, старше своих шестидесяти четырех лет.
Я киваю, и она исчезает внизу.
Я медленно одеваюсь, натягивая джинсы и клетчатую рубашку. Застегивая пуговицы, слышу на лестнице шаги, шелест целлофана и приглушенный шепот, потом сдавленное хихиканье, когда мои сестры осторожно выбираются обратно из гостевой спальни и спускаются по ступенькам. Значит, платья на месте. Алиса вдруг хохочет, очевидно, над тем, что сказала Имоджен – затем грохает дверь гостиной, словно они ворвались внутрь и захлопнули ее за собой, как проказницы-девчонки, которые не хотят, чтобы их застали за кражей конфет.
Счастливейший из дней…
Более неподходящего описания не придумаешь. И в итоге мне нужно винить лишь себя. Клодин, будто кошка, играющая с мышкой, полна решимости насладиться своей жестокой забавой, несомненно, довольная тем, что мы обе знаем о надвигающемся убийственном ударе.
Глава 10
Имоджен предлагает отвезти нас на обед, и как только я запираю входную дверь, мы пробираемся к ее «Вольво», припаркованному на обочине перед подъездной дорожкой. Алиса устраивается сзади, пока я подозрительно оглядываю улицу, прежде чем влезть вслед за ней. Нет ни одной машины, следящей за нами.
– Ой, какая прелесть! – Алиса начинает вертеть в руках одну из игрушек Эви, которую она находит в детском кресле, а я накидываю ремень и снова выглядываю в окно.
Вопрос вот в чем: если мы отъедем и за нами увяжется какой-нибудь автомобиль, что мне делать?
– Все нормально, Софи? – спрашивает Имоджен.
– Прекрасно! – Застигнутая врасплох, я широко улыбаюсь ее отражению в зеркальце заднего обзора.
Мама ожидает, что меня охватит радостное предвкушение, и мне нужно должным образом играть свою роль. Однако трудно фильтровать всякий бред, когда я пытаюсь сообразить, что же именно Клодин выкинет сегодня вечером.
– Умно придумано, да? – обращается Алиса к Имоджен, с интересом разглядывая зеркальце, прикрученное к подголовнику слева от нее. – Можно, не оборачиваясь, присматривать за Эви.
– Это совершенно необходимо, – отвечает Имоджен, глядя в боковое зеркальце. – Я должна видеть, чем она занимается, когда веду машину.
Если бы я могла все рассказать Марку, когда это произошло, я бы так и поступила, но дело не только в нас. Предположим, он бы все рассказал и Лу, и разрушил бы к тому же и ее семью? Но мне не следовало говорить, что я выйду за него замуж. Теперь это ясно, как никогда.
– Но тебе, конечно, нужно смотреть лишь на дорогу, – обращается мама к Имоджен, удобно устраиваясь рядом с ней на переднем сиденье. – Эви всего-то восемь месяцев. Она едва ли откроет дверь и вывалится наружу.
Сестра зло смотрит на нее:
– Знаю. Но если я ее не вижу, я не смогу сказать ей, что шапочка у нее съехала на глаза или нечто подобное.
Мама недоуменно поднимает брови.
– А если она ест рисовое пирожное? – произносит Алиса. – В зеркальце сразу видно, подавилась она или нет. Вот видишь, мам?
– Дорогая, никогда, ни в коем случае нельзя давать ребенку возраста Эви есть что-то в машине! – восклицает мама. – Она подавится, Имоджен заметит это, но не сможет ничего сделать, пока ведет машину. К тому времени, когда она сумеет безопасно остановиться, станет слишком поздно. Разве не так, Имоджен?
– Да-а, – тянет Имоджен.
Мне надо было все разорвать. Ему никогда не понадобилось бы знать, что произошло в действительности. Я вспоминаю, как мама яростно прочесывала сегодня мой дом, словно пытаясь найти какой-нибудь «компромат» на отца. Похоже, нельзя вновь стать тем же человеком, каким ты был до того, как тебе изменили. Марк многим рискует, находясь со мной. Какой же у нас после этого может быть путь назад?
