Внимательный читатель увидит за этими строками многое…
Тоска вечных вынужденных скитальцев-изгнанников по Родине, а отсюда — и отчаянность чувств, когда даже Надсона хочется читать и читать, потому что русской книжки не достать, а купить не на что, а Надсон — это русская литература, русская речь… Да ещё и поэтическая, то есть — особенно звучная и выразительная.
Это ведь глубокая, на грани трагедии, драма: Ленин — и вне России!.. Великая натура, великая душа, великий патриот в самом точном и глубоком смысле этого слова, человек, написавший эссе «О национальной гордости великороссов», — вне России.
Великий сын России — вне России. И вынужден, живя вне неё, довольствоваться выброшенным знакомыми каталогом Третьяковки…
Тоска пусть и скрыта, но она есть.
И это — не мелкая тоска.
ПРИВЕДЁННОЕ выше письмо Крупской относится к позднему периоду второй эмиграции Ленина после поражения первой русской революции 1905 года. Сестра Ленина Анна Ильинична вспоминала, что первые годы второй эмиграции проходили «очень нудно и тоскливо» и «тяжело переживались Ильичом». Когда осенью 1911 года она навестила брата в Париже, настроение его было тогда «заметно менее жизнерадостным, чем обычно». И однажды во время прогулки Ленин сказал: «Удастся ли ещё дожить до следующей революции»
[149].
Прошло полтора года, партия большевиков работала в России всё активнее, а значит, всё более активно работал и Ленин. Остался в прошлом «парижский» период его деятельности, в разгаре был «краковский»… И из письма Крупской матери Ленина, написанного в канун последнего мирного года Европы, видно, что от былой хандры (относительной, конечно, полностью кураж Ленин не терял никогда!) не осталось и следа.
Однако из того же письма видно и то, что Ленин всё более тосковал по России. Это понятно уже по его тогдашнему увлечению безвременно скончавшимся в возрасте 25 лет Надсоном, поэтом талантливым, но по духу Ленину не то чтобы не родственным, но — прямо противоположным. Надсон — это уныние, рефлексия, раздвоенность души, то есть то, чего у Ленина отродясь не бывало. Тем не менее в Кракове он Надсоном — и, возможно, не только от бескнижья, — зачитывался.
Кстати, Ленин не мог не знать, что Надсон был похоронен на том же Волковом кладбище Петербурга, где он сам похоронил сестру Ольгу. Надсон был одним из любимых поэтов старшей сестры Ленина — Анны. Мария Александровна, зная о любви дочери к стихам Надсона, подарила ей томик стихов поэта.
И Анну особенно волновали строки:
Надо жить! Вот они, роковые слова!
Вот она, роковая задача!
Кто над ней не трудился, тоскуя и плача,
Чья над ней не ломалась от дум голова?
Да, надо было жить — даже тоскуя. Да и не тосковать надо было, а жить, работать — во имя будущей России. Во имя вполне возможного, но, скорее всего, такого ещё далёкого нового Отечества…
Жить и работать вдали от него.
А там, в русских снегах — любимая, «дорогая мамочка», сёстры — старшая и младшая, младший брат.
Там и могилы отца, брата Александра и сестры Ольги…
Эх!
ЛЕТО 1914 года надолго стало последним мирным летом в Европе. Но знали об этом заранее лишь немногие посвящённые, и нельзя сказать, что Большая война носилась тогда в воздухе, если иметь в виду обывательскую европейскую массу… Наоборот, политически слепые буржуазные слои Европы и не подозревали, что она — накануне вселенского кровавого мордобоя! Даже после убийства в боснийском Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда Париж более волновал процесс мадам Кайо — жены французского министра финансов Жозефа Кайо. Мадам Кайо убила редактора «Фигаро» Кальметта за то, что тот опубликовал в целях дискредитации пикантные письма её мужа. Однако посвящённые — те, кто задумал и подготовил эту войну, — вели мир к войне последовательно и обстоятельно.
Полковник Хауз — личный представитель нового президента США Вильсона, избранного американским «электоратом» как «президент мира», но избранного посвящёнными в качестве «президента войны», — инспектировал Европу на предмет готовности её «верхов» к развязыванию войны…
Требовалось проверить также готовность к отправке на бойню «низов» Европы, и особенно — в такой плохо предсказуемой стране, как Россия. Для «накручивания хвоста» царю Николаю и обеспечения восторгов «чистой» российской публики в Петербург отправился президент Французской республики Пуанкаре, а настроение рабочим России должны были поднять вожди II Интернационала, которые к 1914 году окончательно стали обслуживать в рабочем движении интересы Капитала. Одним из этих «вождей» был бельгийский социал-демократ Эмиль Вандервельде, который считался, наряду с русским Плехановым и французом Жаном Жоресом, мировым оратором. Он-то и отправился летом 1914 года в Питер — к «братьям-рабочим».
Как ни странно, при всей прозрачности задания Вандервельде, на его визит — в отличие от визита Пуанкаре — советские историки особого внимания не обращали. А появление Вандервельде в России накануне войны стоит, вообще-то, отдельного исследования — очень уж оно хорошо иллюстрирует согласованность действий европейских «рабочих вождей» и мировой Золотой Элиты.
Здесь же придётся ограничиться голой сутью…
В начавшемся XX веке только пролетариат России оказался способным на крупнейшее политическое, притом — вооружённое выступление в 1905 году. Брались в 1905–1907 годах за вилы и миллионы российских крестьян. Поэтому мировых организаторов мировой войны не мог не волновать вопрос: можно ли рассчитывать на русскую массу как на послушное «пушечное мясо» в близкой — для посвящённых — мировой войне?
Это и должен был выяснить Вандервельде. Он побывал на рабочих собраниях, в рабочих организациях и был неприятно поражён масштабами влияния на рабочую массу большевиков. Так что после инспекции было решено ослабить это влияние путём объединения большевиков и меньшевиков на особом форуме под эгидой II Интернационала. Обеим сторонам было предложено собраться в Брюсселе, в штаб-квартире Исполкома Международного социалистического бюро.
Меньшевики по поводу инициативы МСБ ликовали — Ленин получит выволочку от самого социалистического ареопага! Но не так прост был Владимир Ильич! Послать делегацию большевиков в Брюссель он согласился, но сам туда ехать не собирался и по причине занятости, и из тактических соображений. Вначале предполагалось участие Зиновьева, но кончилось тем, что на Брюссельское «объединительное» совещание Ленин послал вместо себя Инессу Арманд, М. Ф. Владимирского (Камского) и И. Ф. Попова.
Напомню, что Ленин писал Арманд из Поронина:
«По поручению ЦК обращаюсь к тебе с просьбой согласиться войти в делегацию… Ты хорошо знаешь дела, прекрасно говоришь по-французски, читаешь „Правду“. Думаем ещё о Попове, Камском…
