Эрдман сказал «С приездом», и я сразу подумал о Гарине, его манере говорить.
Эрдман продолжал:
– Мы сейчас выпьем за ваш приезд.
– Спасибо большое, но у меня проба в двенадцать, – чинно сказал я.
– У вас не будет пробы. Вам не надо в этом фильме сниматься.
– Почему? Меня же вызвали.
– Нет, не надо сниматься. Сценарий плохой.
У меня глаза полезли на лоб от удивления.
– Я, видите ли, знал вашего отца. Он был очень порядочным человеком по отношению ко мне. Вот и я хочу оказаться порядочным по отношению к вам. Пробоваться не надо и сниматься не надо. Сценарий я знаю – я его сам написал. Вам возьмут обратный билет на вечер, сейчас мы выпьем коньячку, а потом я познакомлю вас с некоторыми ресторанами этого замечательного города».
Этот рассказ приведен в книге Станислава Рассадина «Самоубийцы», посвященную не только Эрдману, но и тем, кто загубил свой талант. Автор приводит эпизод последних дней тяжело больного Эрдмана, которого с помощью видных ученых удалось положить в больницу Академии наук. Михаил Вольпин рассказал:
«Когда Николай Робертович уже лежал в этой больнице, администрация просила, на всякий случай, доставить ходатайство от Союза писателей. Мы понимали, что это место, где ему положено умереть, притом в скором будущем. И вот я позвонил Михалкову, с трудом его нашел. А нужно сказать, что Михалкова мы знали мальчиком, и он очень почтительно относился к Николаю Робертовичу, даже восторженно.
Когда я наконец до него дозвонился и говорю: «Вот, Сережа, Николай Робертович лежит...» – «Я н-ничего н-не могу для н-него сделать. Я не диспетчер, ты понимаешь, я даже Веру Инбер с трудом устроил. – Не сказал, куда-то там... – А Эрдмана не могу». А нужна была только бумажка от Союза, которым он руководил, что просят принять уже фактически устроенного там человека...»
Раритеты «салона»
(публикуются впервые)
Николай Эрдман, Владимир Масс
Музыкальный магазин
Джаз-комедия
Магазин музыкальных инструментов. На полках и прилавках всевозможные музыкальные инструменты и ноты. Два рояля. В стороне футляр огромного контрабаса. На стене большие часы. Стрелка показывает без пяти девять. Шторы опущены, дверь на замке – магазин еще не открывался.
Музыкальный номер
(Бой часов)
Явление первое
Входит заведующий магазином Федор Семенович. Видит, что никого нет. Кричит.
Фед. Сем. Костя! Костя! Константин. Константин Иванович. Вот сукин сын. Опять его нет. Не было дня, чтобы этот негодяй не опаздывал. Прямо не человек, а поезд какой-то. Кончено, я его выгоню. (Берет телефонную трубку.) Пять, одиннадцать, тридцать три. Это ты, Константин? Ты почему опаздываешь?
Явление второе
Футляр контрабаса раскрывается. В футляре на стуле сидит Костя. В левой руке он держит телефонную трубку, приложенную к уху. В правой – кофейник, из которого наливает кофе в телефонную трубку. Наполнив ее, наливает молоко, кладет два куска сахара и размешивает ложечкой. В течение последующего телефонного разговора он время от времени отхлебывает кофе из телефонной трубки.
Фед. Сем. Ты почему опаздываешь, я тебя спрашиваю?
Утесов. Трамвай, Федор Семенович.
Фед. Сем. Что?
Утесов. Трамвай, говорю, Федор Семенович.
Фед. Сем. Не слышу.
Утесов. А вы подождите минуточку, Федор Семенович, у меня еще сахар не растаял. (Размешивает кофе ложечкой.) Теперь слышите?
Фед. Сем. Плохо, кто-то мешает.
Утесов. Это я мешаю, Федор Семенович. (Отхлебывает.) Теперь слышите?
Фед. Сем. Слышу.
Утесов. Так вы на чем остановились, Федор Семенович?
Фед. Сем. Ты почему опаздываешь, я тебя спрашиваю.
Утесов. Вы не кричите так, Федор Семенович, а то у меня цикорий всплывает.
Фед. Сем. Что?
Утесов. Я говорю, цикорий всплывает.
Фед. Сем. Вот черт паршивый. Немедленно являйся сюда и чтобы здесь духу твоего не было. Понял? (Вешает трубку.)
Утесов (вешая трубку). Как же это – являйся сюда и чтобы здесь духу твоего не было? Диалектика. Ничего не поделаешь, придется идти. (Выходит из футляра.) Здрасьте, Федор Семенович.
Фед. Сем. Ты откуда? Что ты там делаешь?
Утесов. Живу, Федор Семенович.
Фед. Сем. Как – живешь? На каком основании?
Утесов. На правах застройщика, Федор Семенович.
Фед. Сем. Что?
Утесов. Я тут квартирку себе отстроил, Федор Семенович.
Фед. Сем. Какую квартирку?
Утесов. Обыкновенную квартирку из двенадцати комнат.
Фед. Сем. Как – из двенадцати? Что ты врешь?
Утесов. Вот ей-богу. Хотите посмотреть? (Открывает контрабас, садится.) Мой кабинет. Красное дерево. (Выходит, кладет футляр набок, ложится головой направо.) Моя спальня карельской березы. (Выходит, опять поднимает футляр, вынимает из кармана булку, ест.) Столовая. (Грызет орехи, сплевывает шелуху.) Ореховое дерево. (Выходит, кладет футляр на другой бок, ложится.) Спальня моей жены. Мореный дуб. (Выходит, ставит футляр, садится, берет в руки примус.) Кухня. (Выходит, кладет футляр, ложится.) Спальня домашней работницы. Видите, очень удобно, совсем рядом с кухней.
Фед. Сем. Это же твоя спальня.
Утесов. Нет, Федор Семенович, вы спутали. Моя спальня помещается между кабинетом и столовой. Помните, где я орехи грыз, так вот это столовая, а рядом со столовой моя спальня. (Ставит футляр, подвешивает ручку на цепочке. Садится.) Еще один кабинет. Фаянсовое дерево. (Дергает ручку – контрабас автоматически закрывается.)
Утесов (выходя из контрабаса). Последнее слово жилищной техники. «Аппартман гомеопатик». Обратите внимание, Федор Семенович, ни одной проходной комнаты и все удобства. Одного только удобства нет.
Фед. Сем. Какого?
Утесов. Жить невозможно.
Фед. Сем. Ну, знаешь, голубчик, хватит. Я такого безобразия не потерплю. Ты здесь больше не служишь. Я тебя выгоняю.
Утесов. Ну не может этого быть.
Фед. Сем. Как – не может быть, когда я тебя увольняю.
Утесов. Ну вы шутите.
Фед. Сем. Да увольняю же я тебя.
