Манекенщица в ярких варежках, шарфе и шляпе, контрастирующих с простым пальто от Скиапарелли, 1935
Проблемы быстрого одевания людей и начинавшая ощущаться нехватка слуг сильно обострились. Скиап сделала кухонные фартуки, чтобы американские женщины, готовя обед, оставались элегантными. Один из предметов, который более других затрагивался упрощением жизни, – постельное белье. Сложные плиссировки, настоящие кружева, простыни из чистого шелка быстро исчезали. Началось медленное проникновение вещей, которые можно стирать самим и требующие минимальной глажки.
Я вспоминаю по этому поводу историю одного меланхоличного принца: ему сообщили, что, если он хочет найти счастье, надо носить рубашку счастливого человека. Он обошел весь свет и отыскал старика, который показался ему совершенно счастливым: «Меняем твою рубашку на мое королевство!» – воскликнул одержимый принц. Но тот ответил:
«А у меня никогда и не было рубашки!»
Точно так же современная женщина, вероятно, более счастлива в связи с сокращением числа предметов нижнего белья.
Ширмы, о которых уже упоминалось, последовали за мной и на Вандомскую площадь, в большие помещения. Подобно кабинкам для исповеди, они хранили свои секреты многих тайн, уловок, но можно было не опасаться, они не выйдут за пределы этих святая святых, и действительно за их пределы разоблачения никогда не выходили. Лишь они слышали рассказы супруг и любовниц, видели изуродованные тела женщин, слывших красавицами, и прекрасные – считавшихся некрасивыми. Скиап слушает и смотрит на это с жалостью и сочувствием, но в шесть часов она уходит из офиса и все забывает. Значит, нечего опасаться…
Деталь вечернего костюма от Скиапарелли, 1936
Тем летом я совершила путешествие по Скандинавии и Дании на яхте Грэма Уайта в компании нескольких друзей, среди них был мой поклонник Питер. Швеция, которая лучше всех решила свои социальные проблемы, была чистой и здоровой, что я и ожидала увидеть. Жители наделены простой красотой, на улицах не встретишь нищих или бросающейся в глаза бедности. Можно наслаждаться жизнью на открытом воздухе: сотня островов окружает Стокгольм, ими усыпано и все побережье. Шведы дали нам Грету Гарбо и Нобелевскую премию; Норвегия – Ибсена; Дания – Гамлета. Я как можно дальше заехала вглубь Лапландии в тряском поезде, но увидела, клянусь, единственного лапландца, он перебегал с одного вокзала на другой и ожидал прибытия поезда, усевшись на корточки, что придавало всей сцене местную окраску. Я останавливалась в отелях, где бесполезно искать звонок, телефон или прислугу, зато еда и напитки были замечательными и оказывались в номере как бы сами собой.
Русская балерина Любовь Чернышева в костюме от Скиапарелли, 1934
Мы проехали в Швецию по каналам, останавливались, чтобы принять ванны из водорослей в Копенгагене. Там однажды я отправилась на рыбный базар, где пожилые женщины часами ожидали, сидя на парапете канала, живых рыб, чьи бока блестели на солнце. Женщины прикрывали головы уборами, сделанными из газет. Остановившись, Скиап некоторое время смотрела на них, а когда возвратилась в Париж, попросила вызвать к себе Колкомбе, самого смелого фабриканта текстиля, и сказала ему:
– Хотелось бы, чтобы вы выпустили ткань с узорами из газетных текстов.
– Но вы их не продадите! – испугался он.
– Я так не думаю! – возразила Скиап.
Она вырезала статьи из газет, и хвалебные по своему адресу, и те, где ее ругали, наклеила как пазл и попросила напечатать на хлопчатой ткани и на шелке. Это было выполнено в разных цветах, и она сделала из этих тканей блузки, шарфы и шапки, а также всевозможные купальные костюмы. Фабрикант продал тысячи метров этих тканей. И сейчас в Лондоне, в магазине рядом с Пикадилли, можно видеть кисеты для табака из газетных вырезок, напечатанных на непроницаемой ткани. Так Скиап нашла дорогу к мужским кошелькам.
Английская летчица Эмми Молисон (ур. Джонсон) в шарфе от Скиапарелли, 1936
За исключением этого открытия – шляп из газет, – путешествие проходило без неожиданностей, но по мере того, как мы приближались к Амстердаму, в проливе разразилась ужасная буря. Погода испортилась во время завтрака, и мне на колени упала филейная часть говядины. Руль сломался, трубы обрушились и лежали у меня на кровати, маленький бассет Нат в отчаянии цеплялся за мою шею. Мебель бешено кружилась по всей комнате, пепельницы выскакивали из одной двери и возвращались через другую. В конце шестичасовой бури нам пришли на помощь, и мы закончили путешествие на поезде. Я часто себя спрашиваю, какая необходимость заставила нас путешествовать, почему не стать поистине великими и не заставить Вселенную приезжать к нам.
Но как благодарность за все невзгоды я каждый раз испытывала радость, когда возвращалась в Париж или Лондон, где значительную часть времени проводила за покупкой ткани или подготовкой коллекции, что всегда доставляло мне огромное удовольствие. Художники принимали тогда более активное участие в жизни и развитии моды, чем теперь. Журналы нас ободряли, искали нашей помощи и поддержки. Это бросается в глаза, когда я перечитываю довоенные публикации. Презентации моды были тогда подлинными явлениями искусства, чем-то прекрасным, настоящим, и этому придавалось большое значение. В те времена не стремились угодить чьим-то интересам, знать, кто именно покупает и в какой степени модель будет воспроизведена. Теперешняя система порождает однообразие и дает неправильное представление о том, что происходит на самом деле.
Огромный восторг вызывала возможность работать с такими художниками, как Бебе Берар, Жан Кокто, Сальвадор Дали, Вертес, Ван Донген; с такими фотографами, как Хонинген-Хене, Хорст, Сесил Битон, Ман Рей. Все они несли уверенность, что вам помогут, вдохновляли нас за пределами той скучной материальной реальности, как производство платьев на продажу.
Эльза Скиапарелли с Сальвадором Дали (справа), 1936
Когда Берар входил в комнату, полную народа, своей легкой походкой, да легкой, несмотря на плотное телосложение, с блаженной улыбкой, почти потерявшейся в бороде, покачиваясь вперед с невыразимой грацией слона, маленькая белая собачка Жасент на руках, – атмосфера тотчас менялась. Тут же о приходе становилось известно в кабине манекенщиц, и все ожидали начала спектакля. Если ему что-то нравилось, он громко высказывал свои замечания; обладал огромным энтузиазмом и передавал его всем. Я уверена, что многие его идеи стали популярными и плодотворными, потому что Бебе без конца повторял: «Это божественно! Божественно!»
