Чтобы заменить религию, вбили себе в голову, что Россия призвана обратить весь мир в новую догму. Любить и быть любимым – это разные вещи. Не потому ли немцы несколько раз оккупировали Францию, что любят Париж?
Путешествие Скиап в Россию имело два неожиданных и прямых последствия. Это рисунок, скорее карикатура, которую нарисовал на меня художник Коваррубиас
[80] (оригинал принадлежит мне), где я спускаюсь на парашюте, одетая в красный комбинезон, и разговариваю со Сталиным, он в зеленом комбинезоне и тоже висит на стропах парашюта. Карикатуру опубликовали в последних номерах «Вэнити фэир» (1936) под заголовком «Возможные интервью», и далее воображаемый диалог:
«Сталин: Что вы здесь делаете, портниха?
Скиап: Совершаю обзор туалетов ваших женщин.
Сталин: Не можете оставить в покое наших женщин?
Скиап: А они не желают, чтобы их оставили в покое, хотят быть похожими на других женщин в мире.
Сталин: Как, на эти чучела без ляжек и грудей вашей агонизирующей цивилизации?!
Скиап: Знаете, они уже любуются нашими манекенами, нашими моделями. Рано или поздно они примут наши идеалы.
Сталин: Никогда, пока существует советская идеология!
Скиап: Посмотрите вниз, стальной человек: возникают институты красоты, парикмахерские салоны, вслед за ними придет мода. Через несколько лет вы не увидите больше платков на головах.
Сталин: Вы недооцениваете глубину души советских женщин.
Скиап: А вы – естественное женское кокетство.
Сталин: Может быть, перерезать стропы вашего парашюта…
Скиап: На мое место придут сто других.
Сталин: Тогда я перережу свои!»
Мигель Каваррубиас. Невозможное интервью, 1936
Вторым результатом поездки стал силуэт «парашют»: узкий бюст, но пышное платье, разрезанное на большие сектора. Женщины, которые приняли эту моду, напоминали при ходьбе цветы, плавающие на воде. Я снова сделала не то, чего могли ожидать пришедшие из Советской России.
Глава 9
В Париж приехала Мей Уэст
[81]. Лежала на «операционном столе» в моем ателье, ее заботливо измерили и осмотрели. Актриса послала мне все интимные подробности своего силуэта и для обеспечения полной гарантии точности свою обнаженную гипсовую статую в позе Венеры Милосской. Она готовила новый фильм, который с самого начала все время переделывался. Сначала Джо Сверлинг
[82] написал сценарий в форме драмы и назвал его «Фривольная прогулка», но Мей решила по-другому; весь его изменила и назвала «Сапфировый Сел». От отвращения Джо Сверлинг повесил сценарий на дерево – пусть служит мишенью для детей.
Мей Уэст, 1937
Мей провела десять дней в постели и все переписала, потом послала мне телеграмму, чтобы я начала делать платья. Редингот
[83] из сиреневого полотна с закругленной нижней передней частью следовало носить с кружевными чулками и розово-сиреневым витым поясом. К нему полагалась фиолетовая шляпа с приподнятыми на одной стороне полями, украшенная красным пером. Таков был самый простой туалет – дневной; затем послеполуденное платье: зеленое полотно с прозрачным гипюром, еще одно из полотна в полевых цветочках, отвороты из голубого атласа; ну и много других. К примеру, вечернее платье из черного тюля с розами из розовой тафты и зелеными листьями, которое надо было надевать со шляпой, украшенной огромными страусиными перьями.
Мей Уэст говорила, что ездит в Париж на примерки. Я планировала сенсационный вечер у Максима, где она появится в самом своем обольстительном виде, ознаменовав тем сиреневый период, но, к великому разочарованию молодых швей, которые ею восхищались, Мей не явилась. Остались гипсовая статуя и силуэт «песочные часы». Так мода рождается из маленьких фактов, тенденций, даже результата политических событий, но никогда при попытках изготовлять плиссе, оборки, безделушки, т. е. одежду, которую легко скопировать. Подобные методы оказываются иной раз плодотворными в коммерческом плане, но не имеют никакого художественного интереса.
Мир растягивали во все стороны, как воздушный шар. Нельзя забывать, что к нашей лодыжке приковано стальное ядро, и в этом состоит жесткая сторона предприятия. Приходится разгадывать тенденции истории и идти впереди них.
Силуэт «песочные часы» покорил многих моих манекенщиц, но не у всех есть грудь. В те времена грудь была табу, особенно в Америке, там женщины бинтовали ее, чтобы скрыть. Одна манекенщица решила показаться несколько более вызывающей и, тайком договорившись с портнихой, которая примеряла ей очень узкое синее платье, решила помочь природе. Начиная с этого момента она подкладывала за корсаж чулки или носовой платок, но результат оказался не совсем удачный. Тогда она решила, что грудь должна сильнее выделяться и иметь красивую форму. Тем же вечером она вышла, считая себя весьма соблазнительной и уверенная, что ею восхищаются. Но никакой реакции не последовало.
В конце концов она спросила у мужа:
– Что ты думаешь о моем сегодняшнем силуэте?
– Он более интересен, чем обычно, – ответил тот язвительно. – Ты напоминаешь римскую волчицу.
Должно быть, что-то соскользнуло, и манекенщица с ужасом увидела, что у нее четыре груди… Потом, когда она попробовала продать платье клиентке, уверяя, что та похожа на Венеру Милосскую, муж заметил: «Скорее на Диану Эфесскую, богиню с тысячью грудей».
Так началась мода на фальшивую грудь. Самая последняя модель под названием «очень секретная» надувалась через соломинку, и казалось, будто пьешь мятный ликер-крем.
Русские манекенщицы Людмила Федосеева (справа) и Лидия Ротванд (ур. Зеленская) (слева) в моделях от Скиапарелли, коллекция осень 1937 г.
