Сын перебежчика с самым высоким дипломатическим рангом в СССР — чрезвычайного и полномочного посла, бывшего заместителем генерального секретаря ООН Аркадия Шевченко, — Геннадий, сообщил в газете «Совершенно секретно», что своим назначением в Организацию Объединенных Наций в 1975 году его отец был обязан тому, что жена посла подарила супруге министра А. А. Громыко Лидии Дмитриевне брошь с 56 бриллиантами
[19].
Семья Шевченко дружила с семьей министра иностранных дел СССР. Они часто бывали в гостях дома у министра, когда Аркадий, оставаясь самым близким советником Громыко, работал в секретариате министра в паузах между командировками в США, пребывая на Смоленской площади. Шевченки, как свои люди, запросто приезжали на дачу Громыко, устраивали там совместные пиры. Полковник Перетрухин во время следствия по делу Шевченко докладывал Андропову о том, что жена перебежчика Лина, по данным контрразведывательной службы резидентуры КГБ в Нью-Йорке, всегда водила супругу министра, когда она приезжала вместе с Андреем Андреевичем на многодневные сессии Генеральной Ассамблеи ООН, по дорогим магазинам и покупала ей дорогие подарки на деньги своего мужа. В глазах многих высокопоставленных дипломатов Лина считалась подругой Лидии Дмитриевны, несмотря на большую разницу в годах. В те годы Шевченко уже работал на ЦРУ.
В КГБ у Шевченко были какие-то высокопоставленные друзья и покровители, если и не агенты, то сообщники на коррупционной основе. Во всяком случае, когда резидент уже в 1975–1976 годах начал подозревать, что один из трех самых высокопоставленных чиновников СССР в ООН является «кротом», он доложил свои соображения в Центр и прямо назвал фамилию Шевченко. Но из руководимого Крючковым Центра, то есть ПГУ, резидента генерала Дроздова одернули и запретили ему разрабатывать предателя. Резидент наплевал на это указание и продолжал следить за Шевченко. Компрометирующие Шевченко материалы докладывали двум заместителям министра иностранных дел, но они всякий раз вступались за будущего перебежчика. Перед тем как под благовидным предлогом вызвать шифровкой Аркадия Шевченко в Москву, спросили и самого Громыко, кого он подозревает в измене. «Шевченко вне всяких подозрений», — гласил ответ министра. Несмотря на такое заявление, КГБ послал в Нью-Йорк телеграмму заместителю генерального секретаря ООН от СССР, но глупую. В качестве предлога для выезда в Москву в ней называлось совещание, которое не было на самом деле назначено. Шевченко узнал о ложности этого предлога случайно, от одного из прибывших накануне командированных в Нью-Йорк советских дипломатов. Посол запаниковал. В ту же ночь Шевченко бежал из своей квартиры в жилом доме советских дипломатов, и его работа на ЦРУ открылась. Его жену Лину резидентура КГБ быстро вывезла в Советский Союз. Сына, работавшего в Женеве экспертом советской делегации в Комитете по разоружению, под присмотром сотрудника советского представительства, профессионального разведчика, отправили первым же самолетом в Москву, якобы с совершенно секретным пакетом диппочты. Судьба и здесь сыграла злую шутку с Системой. Честного советского парня Геннадия, атташе МИДа, чтобы он не убежал к капиталистам и своему отцу-изменнику, охранял работник ГРУ Резун, который сам вскоре стал перебежчиком…
При Андропове близкие родственники беглецов не подвергались преследованию. Сын и дочь Шевченко не были ни в чем ущемлены. Но жена Лина, доставленная нью-йоркской резидентурой КГБ в Москву, так сильно переживала побег мужа и его алкоголизм в последние месяцы, что покончила с собой, наглотавшись снотворных таблеток.
Много дней ее труп пролежал в глубине большого платяного шкафа размером с гардеробную комнату, буквально забитого меховыми шубами и дубленками, пока его не обнаружил сын. Он вызвал милицию и врачей из кремлевской поликлиники. Шевченко принадлежал к высшей советской номенклатуре и был прикреплен к 4-му Главному управлению при Минздраве, то есть к «кремлевке». В этом контингенте даже умершему необходимо было ставить диагноз и делать вскрытие только кремлевским врачам. Случайно мы с женой узнали об этой трагедии из первых рук. В тот день у Вероники был гипертонический криз, и мы вызвали скорую помощь. Бригада врачей 1-й поликлиники 4-го управления, вскоре после вызова появившаяся у нас, приехала потрясенной. Они прибыли с Фрунзенской набережной, где десять минут назад констатировали смерть Лины Шевченко. Их психика была настолько возбуждена, что, нарушив врачебную тайну, они все-таки рассказали помощнику Андропова о всем том ужасе самоубийства, свидетелями которого они стали. Труп Лины пролежал в шкафу несколько дней. Она в день самоубийства просила свою мать уехать на несколько дней на дачу. Дальний угол гардероба, куда она заползла перед смертным концом, был засыпан, как и все шубы и дубленки, нафталином. Поэтому запах разлагающегося тела долго мешался с нафталиновым. Ко многому привыкшие врачи попросились у нас в ванную комнату, чтобы смыть с лица, волос и рук страшный запах, засевший даже в их привычной к страшным запахам медицинской памяти…
Узнав об измене Шевченко первым, Юрий Владимирович позвонил Андрею Андреевичу и сообщил о побеге его любимого помощника. Громыко растерялся. Он стал отпираться от близкого знакомства с Шевченко и сказал, что не знает его и не помнит такого своего помощника. Только на следующий день, когда оперативники и начальство 2-го главка КГБ, занимавшегося контрразведкой, произвели обыск и выемку документов в московской квартире перебежчика, появились доказательства дружбы семьями министра и его первого советника. Замначальника ВГУ Федор Алексеевич Щербак положил на стол Андропова, среди прочего, выразительные фото совместного поедания шашлыков и других развлечений Андрея Андреевича, Лидии Дмитриевны, Аркадия и Лины на даче у министра иностранных дел.
В те дни, когда начинался этот скандал, потрясший весь МИД, я спросил как-то Юрия Владимировича о том, какие последствия чрезвычайное происшествие будет иметь для Андрея Андреевича.
«В этом деле есть и наша вина… Кое-кто у нас оказался бесхребетным перед авторитетом Громыко и его замов… Вообще-то всех надо было бы выгнать в отставку… Но Андрея Андреевича трогать не будем…» — сказал председатель КГБ.
Немного поразмыслив, я понял, что стоит за «добротой» шефа. Это было чисто политическое решение. Страной в 1978 году уже фактически правил триумвират членов политбюро — Андропов, Громыко, Устинов. Отправлять министра иностранных дел в отставку за измену его ближайшего помощника, как это сделали в ФРГ с канцлером Вилли Брандтом, когда его секретарь Гийом оказался агентом разведки ГДР, Андропов не желал. Ведь в таком случае триумвират мог потерять власть, председатель КГБ — поддержку члена политбюро, министра иностранных дел, пробрежневская группировка в политбюро и секретариате была бы ослаблена. Наконец, усилия Брежнева, Андропова и Громыко в проведении политики разрядки международной напряженности могли быть блокированы консерваторами-сталинистами в верхушке партии.
Вместе с тем коррупционные делишки с подарками ради продвижения по карьерной лестнице и «самообеспечением» за государственный счет в МИДе носили весьма разнообразный характер. Вот, например, одним из чрезвычайных и полномочных послов СССР в Чехословакии в 70-х годах был в течение нескольких лет некий М., друг генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева, бывший министр сельского хозяйства страны. Так же как и Брежнев, он был страстный охотник и даже браконьер. М. был готов стрелять всегда в те живые существа лесов, гор, полей и болот, которые лежат, сидят, идут, бегут или летают, причем не обязательно в законные сроки и соблюдая этику и нормы охоты. Для дорогого гостя и важного представителя главной братской социалистической страны правительство Чехословакии выделило старинные охотничьи угодья, где с XVIII века стоял роскошный охотничий дом и разводились фазаны, благородные олени, косули, кабаны. Охотничий дом стал считаться дачей советского посла, почти что его личной собственностью, как это было принято в СССР.
