Во всяком случае, Евгений Иванович Чазов рассказывал, как однажды в беседе с Андроповым он поведал ему о новых методах стимуляции функций организма, в том числе и центральной нервной системы. Эти методы, о которых говорил Чазов, не были тогда отнесены к классу допинговых и вполне могли применяться в арсенале спортивных врачей.
Я думаю, что Евгений Иванович интересовался этими методами, имея в виду новые подходы к лечению недомоганий Брежнева. Но Андропов подумал о них и с точки зрения помощи своему спортивному обществу. То ли в шутку, то ли всерьез он сказал Чазову: «Посвятили бы вы во все эти тонкости руководство „Динамо“… Может быть, играть стали бы лучше… — а потом добавил: — Думаю, даже при этом они ЦСКА не обыграют!..»
Свою идею о такой оригинальной помощи командам «Динамо» в разных видах спорта Юрий Владимирович на ветер не бросил. Вскоре к Чазову, в его 4-е Главное управление при Минздраве СССР, прибыли руководящие силы «Динамо», в составе которых были и тренеры, и спортивные врачи. Евгений Иванович прочитал им лекции о скрытых возможностях организма человека, дал ряд средств, не числящихся еще в разряде допинговых. Теперь, как и тогда, наблюдая за хоккейными и футбольными баталиями с участием команды «Динамо», болея за то, как отвратительно они играют, я не могу сказать, что вмешательство Андропова помогло спортивному обществу серьезно улучшить свои показатели во всех спортивных дисциплинах.
К числу человеческих качеств Юрия Владимировича необходимо отнести и абсолютную, кристальную честность. Он никогда не занимался «обустройством» жизни своей или своих детей за счет государства, как это делали другие члены политбюро. Сначала член политбюро и министр культуры Фурцева построила за казенный счет дачу для своей дочери в поселке советских «новых аристократов» на Рублевском шоссе. Ее за это критиковали в ЦК, и такое «хозяйственное самообеспечение» способствовало ее падению с высокого поста. В 70-х годах партийный секретарь Москвы, член политбюро Гришин построил для двоих своих детей по коттеджу на территории общественного парка, который огородили затем как их личную собственность, в дачном поселке на станции 43-й километр Ярославской железной дороги.
Андропов, как и два его предшественника на посту председателя КГБ, Шелепин и Семичастный, резко выступал против «хозяйственного обрастания чекистов». Семичастный, обосновывая свою негативную позицию по этому вопросу, говорил, что строительные усилия будущих дачевладельцев — сотрудников КГБ будут отвлекать их от напряженной служебной деятельности, а попытки доставать правдами и неправдами строительные материалы и рабочую силу при острейшем дефиците в СССР на то и другое будут вовлекать его людей в коррупционные отношения с торговой сетью и строителями. Поэтому все три председателя неутомимо боролись с естественным желанием своих офицеров получить участки земли и построить дачные домики, приобрести автомашины…
Процесс отвода земли под дачи чекистов все-таки потихоньку шел. Полковники, большинству которых никогда не давали снимать на лето служебные дачи, добивались от начальства и Моссовета получения небольших массивов подмосковной земли для деления ее на мелкие участочки. Но иногда этот процесс приобретал кощунственные формы. Так, во времена Шелепина — Семичастного под дачи была выделена земля на территории так называемого полигона НКВД в подмосковном Бутове. В конце 30-х и в 40-х годах там производились массовые расстрелы. Уже четыре с лишним десятилетия стоит рядом с полигоном дачный поселок пенсионеров НКВД и КГБ. Теперь недалеко от дачного поселка чекистов, который был возведен когда-то поблизости от глухого, посеревшего забора с колючей проволокой поверху, находятся ухоженные братские могилы, поставлены памятные доски погибшим, возведена церковь и монумент в память жертв репрессий. Как себя чувствуют сегодня старые владельцы и новые наследники этих дач? Неизвестно. Но для бывшей и нынешней номенклатуры, для Системы и ее современного продолжения это явление такого же уровня человеческого и общественного безразличия, как и устройство рок-концертов и танцев выпускников школ на Красной площади. Ведь главная площадь советской и российской столицы остается до сих пор смешанным кладбищем для порядочных людей, как летчик Валерий Чкалов, первый космонавт Гагарин, и государственных преступников, как Ульянов и его присные…
Когда Андропов стал генеральным секретарем ЦК КПСС, он волевым решением прекратил так называемое «разбазаривание земли», остановив массовое предоставление небольших садовых участков трудящимся в размере шести соток на семью, начавшееся было при «добром» Брежневе. При этом такие крошечные участки получала отнюдь не номенклатура, а рабочие и служащие. Вместе с тем многим высокопоставленным сотрудникам КГБ удалось объединиться в кооперативы и получить в Подмосковье под строительство дачные участки. Однако Юрий Владимирович отнюдь не помогал этому процессу, скорее мешал, поскольку считал, что возня в саду и строительство летних домиков будет отвлекать чекистов от выполнения ими прямых служебных задач, заставит меньше думать о своей работе и ее тонкостях. Я и тогда полагал, что это был примитивный большевистский подход к проблеме летнего отдыха простых людей и такому человеческому понятию, как «свой дом». Тем более что вся правительственная и чиновная верхушка вовсю пользовалась дачами. Некоторые, вроде секретаря ЦК КПСС Бориса Пономарева и членов политбюро, имели на своих дачах помещичьи подсобные хозяйства, в которых были заняты десятки сотрудников 9-го управления КГБ.
Но когда я пытался говорить Юрию Владимировичу что-то положительное о мелких дачных собственниках и производстве ими дополнительной сельскохозяйственной продукции для разнообразия стола в условиях скудной социалистической торговли, то натыкался на какой-то упрямый коммунистический фанатизм, с которым, вероятно, партийцы и чекисты 30-х годов загоняли маузерами людей в колхозы, а несогласных лишали земли, имущества, орудий труда, а иногда и самой жизни…
Возвращаясь к вопросу о феноменальной честности и бессребреничестве Андропова, не могу не вспомнить празднование его шестидесятилетия 15 июня 1974 года. Рабочий день его начался, как обычно, в девять часов утра. Но к полудню Юрий Владимирович пригласил зампредов и своих ближайших сотрудников осмотреть выставленные в зале коллегии подарки к его дню рождения. Подарки были в целом весьма скромные: фарфоровые вазы с портретами юбиляра, сувениры, сделанные руками пограничников на погранзаставах, модели пограничных катеров и кораблей, модель речного судна, на котором в 30-х годах ходил матросом Юра Андропов. Ее сотворили ребята из Рыбинского речного техникума, и она привлекла теплое внимание новорожденного. Подарили и пейзажи, писанные самодеятельными художниками в пограничной глуши.
Единственным дорогим подарком, возвышавшимся в центре одного из столов, была огромная хрустальная ваза ручной работы прославленных чешских мастеров, не менее метра высотой, в которой стояли шестьдесят алых гвоздик. Рядом с вазой сверкали алмазной резьбой хрустальные стакан, фужер, большая, средняя и малая рюмки, грушевидный коньячный бокал, две малюсенькие, мал мала меньше, рюмашки для водки и ликера. Это были образцы из громоздкого гарнитура по 48 единиц каждого из представленных сосудов. Хрустальные грани вазы и сервиза искрились в лучах полуденного солнца, как бриллианты. Юрий Владимирович со всей своей свитой подошел к дорогому подарку, который оказался от президента Чехословакии Густава Гусака.
