Согласно инструкциям своего правительства, Паасикиви отверг все требования Сталина и возвратился в Хельсинки. Но 21 октября финский политик вернулся в Москву на переговоры с мелкими уступками. Сталин при новой встрече с ним жестко заявил, что требования Москвы минимальные и не стоит торговаться. Паасикиви вновь вернулся в Хельсинки с надеждой, что правительство пойдет на некоторые территориальные уступки СССР. Он знал, что Маннергейм был того же мнения, поскольку считал, что война в тех условиях могла означать конец независимости Финляндии. Маршал, видимо, хорошо представлял себе образ мыслей своего противника — Сталина.
Но правительство Финляндии снова не уступило. Министр иностранных дел Эркко и министр обороны карел Ниукканен выступили особенно резко, возлагая надежды на помощь Швеции и воюющих с Германией Франции и Англии. Москва ждала ответа. Отправляя 31 октября Паасикиви и Таннера в советскую столицу, Эркко напутствовал Паасикиви словами: «Забудь, что СССР — великая держава!»
В Москве Сталин неожиданно отказался от требований на Ханко и изменение границы на Карельском перешейке. Вместо этого он потребовал якорную стоянку для советского ВМФ возле полуострова Ханко и один из близлежащих к нему островов. Паасикиви и Таннер были вынуждены отвергнуть, в силу данных им Эркко инструкций, и эти предложения Москвы. Последняя встреча финских представителей со Сталиным и Молотовым состоялась 9 ноября, а еще четыре дня спустя переговоры были окончательно прерваны…
Естественно, что в ноябре 1939 года, когда мне было чуть менее восьми лет от роду, подобные исторические факты меня совершенно не интересовали. Лишь полтора десятилетия спустя, когда я начал свой профессиональный путь журналиста-международника в отделе стран Северной Европы Советского информбюро, мне было особенно интересно изучать новейшую историю Финляндии и Скандинавских стран, осмысливать некоторые ее эпизоды, коснувшиеся меня в детстве — с 1939 по 1945 год. Поэтому в дальнейшем изложении отразятся не только детали, оставшиеся в памяти мальчишки военных лет, но и сведения, почерпнутые из книг по истории, рассказов отца и его друзей-разведчиков, а также моих коллег-скандинавистов по Совинформбюро и АПН. Особенно важным для меня источником в этом ряду стали теперь мемуары отца — «Резидент свидетельствует…», которые я его заставил написать в конце 80-х — начале 90-х годов и принимал участие в их создании, а также воспоминания его коллеги по Финляндии и Швеции полковника Рыбкиной, ставшей известной под именем писательницы Зои Воскресенской.
Итак, 3 ноября мы прилетели в столицу Суоми и в прямом и переносном смысле оказались под крышей полпредства СССР. Это было солидное пятиэтажное здание на углу улиц Булеварди и Альбертинкату, напротив оперного театра. Для финнов оно оставалось мрачным по форме и содержанию как до, так и после Октябрьского переворота в Петрограде. Это было здание бывшего царского жандармского управления в Великом княжестве Финляндском, и какой-то остроумец учредил именно в этом доме при установлении дипломатических отношений между СССР и Финляндией полпредство Советской России. Хотя Ленин вроде бы и подписал Декрет о независимости Финляндии в последний день 1917 года, многие финны догадывались, что он сделал это отнюдь не из альтруистических побуждений. Ленин знал, что в Финляндии формируется по примеру Петрограда Красная гвардия, левые социал-демократы, и среди них Отто Куусинен, хотят взять власть и на новой основе присоединиться к революционной большевистской России.
Но в гражданской войне, которая началась и в Суоми, красные проиграли, хотя и не были столь радикально настроены, как большевики: они только хотели рабочей парламентской республики. Белые под командованием генерал-лейтенанта Маннергейма и при помощи германского экспедиционного корпуса одержали победу. Правительство Ленина не решилось вызвать гнев кайзеровской Германии, с которой был подписан Брестский мир, и не осмелилось оказать «интернациональную помощь» финляндской Красной гвардии.
В 1938–1939 годах, по моему мнению, Сталин явно готовился исправить ошибку Ленина и на штыках Красной армии принести мировую революцию в страну Суоми, как он это сделал чуть позже в Прибалтийских странах. В Кремле намеревались использовать для этого и Финскую компартию. Отто Куусинен пытался руководить своими финскими товарищами по линии Коминтерна, секретарем которого он был в Москве, а его дочь Херта Куусинен также была убежденной коммунисткой и, оставаясь в Финляндии, была членом руководства Финской коммунистической партии.
В 30-х годах в Европе стало считаться неприличным, если коммунисты часто посещали советские полпредства. Чтобы легализовать контакты с Хертой Куусинен и передачу ей кое-каких средств от ВКП(б), новый резидент, то есть поверенный в делах советник Елисеев, придумал нехитрый трюк. Херту официально пригласили в полпредство давать частные уроки немецкого языка сыну Елисеева. Моя учительница была очень милая и добрая женщина, но видел я ее не очень много. Приходя в здание полпредства на урок, она обычно заходила сначала в кабинет поверенного в делах побеседовать об обстановке в стране. Поскольку ситуация в межгосударственных отношениях обострялась и такие беседы стали занимать все больше времени, несколько дипломатов также изъявили желание «заниматься немецким языком».
Полицейская слежка за сотрудниками советского полпредства день ото дня усиливалась. Отец стал часто брать меня с собой покататься во время своих выездов в город. Зная мою любовь к автомобилям, он затеял «игру в машинки». Я садился на заднее сиденье и, поглядывая в заднее окно «форда», должен был называть ему марки, цвет и желательно номера машин, которые следовали за нами в пределах моей видимости. Потом игра была усложнена и требовалось запоминать и сообщать ему данные о тех машинах, которые следовали за нами в прошлые дни. Спустя два десятилетия, начитавшись детективов, я понял, что «игра в машинки» была способом разведчика вычленить автомашины наружного наблюдения. Лично я на этом выиграл: после нескольких точных ответов за один выезд отец останавливал свой «форд» возле кондитерского киоска и вручал мне приз — мороженое или леденец на палочке.
К сожалению, эта игра продолжалась не очень долго. Резидента вызвали в конце ноября в Москву. На перроне Ленинградского вокзала молодого дипломата встретил человек в шляпе, что означало тогда принадлежность к высшим государственным слоям общества, посадил в ЗИС и доставил на Кузнецкий Мост в Наркоминдел к Молотову. Дальнейшие события известны мне по изустным рассказам отца и опубликованным мною в Финляндии в 1995 году его мемуарам. Предоставляю слово резиденту Елисею Елисееву:
«Предложив мне сесть, нарком продолжал рассматривать географическую карту Скандинавии. Вид у него был усталый и какой-то тусклый… Повернувшись ко мне, Молотов сказал:
— Доложите, что вам известно о военной и политической ситуации в Финляндии.
Я начал с изложения содержания ранее посланных в Наркоминдел телеграмм, затем подробно рассказал о положении в стране после разрыва переговоров, о военной подготовке финнов к войне с нами. Но о результатах своей поездки на Карельский перешеек не доложил… Когда я закончил свое сообщение, Молотов вышел из-за стола, протянул руку и сказал:
