Поверенный в делах СССР несколько дней вел переговоры со ставшим «союзным» германским посольством о помощи советской миссии в эвакуации из Хельсинки. Была достигнута договоренность, что нас переправят на немецком пароходе «Донау», стоявшем в западной гавани, в Таллин. Вскоре мы оказались в Москве.
Зимняя война, негативные подробности ведения которой советской стороной скрывались от советских граждан вплоть до середины 90-х годов, показала полную стратегическую нищету Сталина и его упрямую самоуверенность, бездарность и даже тупость наркома обороны Ворошилова, профессиональную слабость и профнепригодность большинства советских маршалов и генералов, примитивно низкую подготовку командиров среднего и низшего звена армии, ВВС, ВМФ. Думается, что общая слабость Красной армии, ее полная неподготовленность к ведению войны, несмотря на храбрость и героическую выносливость красноармейцев и командиров в тяжелейших природных условиях финской зимы, были вызваны не только сталинскими чистками высшего командного состава РККА в канун Второй мировой войны и слабой, формализованной подготовкой командиров и красноармейцев. Очевидно, как и разгром, учиненный НКВД, сомневающейся в вожде верхушки Красной армии в 1937–1938 годах, все предыдущие волны репрессий, уничтожившие или загнавшие в ГУЛАГ большую часть самых деятельных представителей интеллигенции, предприимчивых, энергичных и хозяйственных крестьян, обруганных Лениным и Сталиным новым ругательством — «кулак», а также самых развитых рабочих, лишили Красную армию действительно широкой народной базы инициативных и организованных мобилизационных резервов, из которых только и возможно было государству черпать кадры перспективных низших и средних командиров. Остававшаяся на свободе активная часть населения была настолько запугана и деморализована, что от этой «сталинской» болезни Красная армия не излечилась и в первые два года Великой Отечественной войны.
Тех читателей, кто хочет подробнее узнать то, что происходило в ходе военных сражений в 1939–1940 годах, отсылаю к документальной книге Бориса Соколова «Тайны финской войны», вышедшей в Москве в 2000 году…
Немецкий пароход «Донау» благополучно доставил нас через сутки из Хельсинки в Таллин. Мы изрядно оголодали, поскольку немецкий капитан «союзной» Германии не кормил своих русских пассажиров. Зато советское полпредство в Эстонии накормило и обласкало нас прямо на пристани. Еще через день мы были дома, в Москве.
Когда отец писал эту главу своих мемуаров, он рассказывал, что даже начальник разведки Фитин не знал о переносе даты нападения Советского Союза на Финляндию на три дня ранее, чем было запланировано. Но факт этого переноса оправдывал Фитина и резидента, не выполнивших задание «самого хозяина» — Сталина, который приказал перевезти руководителей КПФ через Стокгольм в Териоки. Срыв задания не повлек за собой оргвыводов, хотя резиденту пришлось переволноваться, возвращая в казну шесть миллионов триста тысяч финских марок. Финуправление его Наркомата отказалось принимать деньги, которые оно не выдавало. В Госбанке также ответили отказом, поскольку получателем этих миллионов НКВД не числился. После долгих уговоров только Фитин взял на себя смелость принять эти деньги в кассу разведки по приходной ведомости…
Весь позор для Советского Союза Зимней войны хорошо описан в современной литературе. Поэтому я хотел бы подчеркнуть только еще одно: позиция нейтральной Швеции, отказавшейся пропустить англо-французский экспедиционный корпус для участия в советско-финской войне на стороне финнов, и давление шведского правительства на финляндское в пользу скорейшего заключения мира была поистине ключевой к тому, чтобы разгоравшаяся мировая война не сожгла своим огнем Финляндию и не опалила всю Скандинавию весной 1940 года.
…В середине марта 1940 года резидент Елисеев вновь прибыл в Хельсинки в качестве поверенного в делах и начал практически восстанавливать дипломатические отношения Суоми и Москвы. Одним из первых его шагов стало освобождение из финского лагеря для военнопленных двух хозяйственников советского полпредства, оставленных «на две недели» в начале декабря для присмотра за зданием миссии. Они рассказали, что в одном из бараков своего лагеря видели Херту Куусинен и нескольких товарищей, приходивших до войны на приемы в полпредство.
Вскоре, не без давления советского правительства, выпустили из заключения и членов ЦК КПФ. Я вновь получил свою учительницу немецкого языка тетю Херту и снова радовался, что занятия с ней были очень короткими и необременительными. Возродилась и «игра в машинки» с отцом. Теперь я выступал в ней почти как эксперт. Этому способствовали два обстоятельства.
Во-первых, среди вывезенных отцом из Хельсинки книг оказался какой-то немецкий ежегодник, в котором несколько страниц занимали рисунки и описания легковых автомобилей всего мира, то есть европейских и американских моделей 1938–1939 годов. Отец перевел мне текст, который вместе с изображениями машин прочно осел в моей памяти.
Во-вторых, благодаря этим «теоретическим» познаниям и практическому знакомству с несколькими марками, типа «бьюика», «рено», «форда», я сделался «авторитетом» не только среди юных автолюбителей нашего двора в Москве, но и всей округи. Частые дискуссии на эту тему, как говорят педагоги, закрепили пройденный материал. Теперь в Хельсинки я практически не ошибался, но, как часто бывает в жизни, мои призы от этого сначала значительно сократились, а затем иссякли окончательно.
Не возродились они и тогда, когда в Финляндии в сентябре 1940 года появился совершенно новый материал. Под предлогом транзита в Норвегию Германия стала вводить части вермахта в Финляндию. Некоторые из них высаживались с немецких пароходов в западной гавани и затем следовали по улице мимо нашей миссии.
Окна квартиры на четвертом этаже, где мы жили, и квартиры на третьем этаже, где размещалась наша маленькая школа, выходили на улицу. Немецкая военная техника, с шумом проходившая из порта мимо здания миссии, вероятно, интересовала не только меня, но и кое-кого из взрослого персонала. У меня конечно же возникли по поводу этой техники многочисленные вопросы к отцу. Выглянув как-то вместе со мной из окна, он показал мне немецкие штабные «мерседесы», мотоциклы БМВ с колясками и пулеметами, разные артиллерийские установки, в том числе зенитные, грузовики фирмы «Опель» с солдатами… К моему необыкновенному счастью, он подарил мне старенький цейсовский бинокль, с которым ездил на охоту, и затеял новую игру «для развития моей памяти». Теперь я должен был запоминать номера немецких машин, которые видел из окна нашей квартиры или в городе, во время прогулок и походов на рыбный рынок или воскресных поездок за город. Вечером я диктовал цифры ему, и он сверял их с какими-то своими записками.
Незаметно пролетели осень 1940 и зима 1941 годов. Из того периода в голове осталось только важное событие: благодаря умению читать, писать, считать и довольно хорошо развитой памяти я проучился в первом классе только один месяц и был переведен во второй класс. За эти «заслуги» я получил в подарок ко дню рождения подростковый велосипед и осваивал его все начало июня.
В субботу 14 июня отец отвез меня с мамой на советскую военную базу Ханко, где ее командующий генерал Кабанов предоставил семье советника полпредства один из пустующих финских домов на все лето. К моему сожалению, велосипед почему-то с собой не взяли, и отец обещал привезти его в следующую субботу, 21 июня, когда приедет на воскресенье к нам на Ханко. Вообще-то последнюю неделю он ходил какой-то озабоченный и печальный, на субботу и воскресенье с нами не остался, а, просидев несколько часов в штабе у генерала Кабанова, умчался в Хельсинки. Причину его печали, начиная от второй недели июня 41-го года, мне открыл полтора десятилетия спустя, в 1956 году, когда меня приняли на работу в Совинформбюро, один из друзей-сослуживцев отца, работавший «под крышей» этой почтенной правительственной организации.
