Формально, по закону, подслушивание и подглядывание в чужую переписку в СССР, как и во многих цивилизованных странах, могло осуществляться только с санкции прокурора. Председатель КГБ Андропов от всех своих сотрудников постоянно требовал безусловного исполнения законов.
Для подозреваемых в уголовных и диссидентских или заговорщицких деяниях лиц санкцию спецпрокурора было получить легко. Однако подслушивать верхушку общества?! Здесь вступали в силу подлые законы борьбы за власть и влияние, одинаково действовавшие как при капитализме, так и при социализме. В СССР, с его тоталитарным наследием, как и теперь в России, подслушивали всех, в ком видели потенциального заговорщика, соперника, политического врага. Впрочем, подслушивали и союзников. Номенклатуру, высоких чинов МВД, Министерства обороны, собственных генералов и полковников в КГБ. Подслушивали даже членов политбюро и секретарей ЦК, сотрудников аппарата ЦК КПСС, которых по партийным законам подслушивать не разрешалось. Думаю, что тотальное подслушивание касалось обслуживающего персонала генерального секретаря Брежнева, членов его семьи, что продемонстрировала коррупционная история его дочери Галины. Не удивлюсь, если кто-то сообщит о том, что подслушивали и самого Брежнева, как подслушивали великого вождя Сталина.
Подавляющее число «объектов» обслуживалось 12-м отделом только периодически, поскольку технических возможностей и наличного персонала никак не могло хватать. При этом те, кто слушал, были несчастные люди. Мало того, они выступали в роли изощренных тюремных надзирателей, что нормальным людям всегда бывает противно. Как сообщалось в 1991 году в московских СМИ, в этом отделе работали в большинстве женщины. Они сами находились в положении полузаключенных. Они были связаны не только суровой воинской дисциплиной, но и различными подписками «о неразглашении», строгом соблюдении грифов «совершенно секретно» и «особой важности», которые ставились на все плоды их работы. Более того, им категорически был запрещен выезд не только в капиталистические страны или в социалистические государства на период их службы в отделе, но и на все времена. Даже в отпуск они могли ездить только в особые закрытые санатории и дома отдыха КГБ. В первую очередь страдала, конечно, семейная жизнь, хотя по тогдашним советским меркам их заработная плата и материальное обеспечение было чуточку выше, чем у прочих офицеров спецслужб. Горбачевская перестройка с ее продовольственным и товарным кризисом быстро «съела» эти грошовые преимущества.
Однажды я воочию столкнулся с семейной драмой, вызванной режимом особой секретности в 12-м отделе. Когда я работал на Лубянке вблизи Юрия Владимировича, ко мне с необычной просьбой обратился друг моей юности и журналистской молодости Юра А. Он стал к тому времени в агентстве печати «Новости» заместителем главного редактора главной редакции Латинской Америки. Он блестяще знал испанский и португальский языки, владел английским и французским. Как и всякий журналист АПН, он долгие годы ждал направления в длительную служебную командировку в какое-либо представительство АПН в своем регионе. Но его все не посылали и не посылали. Коллеги Юрия по редакции съездили в длительные командировки уже не по одному разу. Наконец предложили и ему. В управлении кадров АПН выдали многостраничные анкеты для заполнения им и его женой. Когда обрадованный друг принес их кадровикам, продвижение дела вдруг застопорилось. Как чуть позже узнал у своего приятеля в управлении кадров Юрий, его командировку хотели отменить, хотя рекомендовал его за рубеж заместитель председателя правления АПН, крупный работник КГБ «под крышей» агентства Александр Иванович Алексеев. «Папа Алехандро» был резидентом КГБ на Кубе. Это его Фидель Кастро просил Хрущева назначить в Гавану еще и послом СССР. Алексеев был весьма влиятелен в кагэбэшных кругах, но даже он не мог помочь своему протеже поехать руководителем советского учреждения в одну из столиц Латинской Америки. Тогда Александр Иванович рекомендовал Юрию обратиться ко мне.
Мой друг рассказал, что причиной возможного отказа стало то обстоятельство, что его жена за пять лет до этого работала в 12-м отделе. Она знала порядки сохранения секретов и специально вышла заблаговременно в отставку, чтобы не мешать журналистской карьере мужа. Но даже тот формальный срок, после которого секретные «отказники» в СССР могли получать разрешение на выезд за границу, в данном случае не спасал положения. Юра просил меня переговорить с тогдашним начальником его жены, Ю. С. Плехановым, чтобы КГБ не препятствовал его поездке в Латинскую Америку хотя бы без жены, бобылем. Плеханов был нормальный, умный человек. Он согласился помочь талантливому журналисту-страноведу. Его люди дали соответствующий сигнал в управление кадров АПН.
В обстановке тотального наушничества и подглядывания друг за другом на верхушке коммунистического тоталитарного государства Андропов четко представлял себе, что для него либеральный подход к явлениям жизни советского общества или самые неопределенные высказывания на эту тему были особенно опасны. Кремлевские карлики видели в нем и так очень крупного потенциального конкурента. Они внимательно следили не только за ним, но и друг за другом, как говорится, «держали за рукав», не давая никому «высовываться». А Юрий Владимирович не только внутренней культурой, умом, деловитостью и работоспособностью, но даже и высоким ростом отличался от них. Поэтому на людях он старался как-то сгорбиться, стушеваться в толпе «выдающихся деятелей партии и государства», которых природа обделила ростом и способностями, кроме талантов в интригах. Он никогда также не лез на передний план в групповых протокольных мероприятиях и на фотографиях соратников «на память». Со временем это стремление внешне казаться меньше, чем он был на самом деле, стало чертой его характера.
Кстати, знаток аппаратных душ М. А. Суслов со сталинских времен, имея еще более длинную и тощую фигуру, чем была у Юрия Владимировича, всегда давал тассовским ретушерам официальных коллективных фотографий руководства указание «снижать» его рост так, чтобы его голова не слишком возвышалась над головами соответственно Сталина, Хрущева и Брежнева…
Атмосфера застоя и сглаживания всех острых углов развития советского общества и народного хозяйства, социальной сферы, милитаризация страны, которые культивировались Брежневым и его «днепропетровской» группировкой, воздействовали и на Андропова. Тот факт, что он был хотя и членом политбюро, но занимал специфический пост председателя Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР, не давал ему прямой возможности вносить на секретариат и политбюро проекты, коренным образом меняющие основы основ заскорузлой Системы. Такие проекты, даже самого осторожного характера, были ему «не по чину» и немедленно вызвали бы отторжение и беспокойство кремлевских «бояр», боящихся любых свежих веяний. Это было бы воспринято ими как недопустимое вмешательство в их прерогативы и оценено как открытый подкоп под их положение. В известном смысле политбюро при Брежневе весьма напоминало Боярскую думу допетровских времен, в которой царило местничество, то есть жестокая борьба за то, кто из бояр главнее и сядет ближе к царю. Господствовало также внешнее абсолютное раболепие перед троном, полное согласие с царским словом, хотя в душах иных и кипели страсти, подстрекающие к заговорам.
