В Чехословакии и в правящей компартии, как и в руководстве стран Варшавского договора, не было единства в отношении реформ Дубчека. Страна и партия разделились на правых, горячо проводивших либеральные реформы и дистанцировавшихся от Советского Союза, центристского «болота» и весьма активных левых, выступавших против Дубчека, но бывших в меньшинстве. Сам Александр Дубчек был колеблющимся и нерешительным человеком по характеру. Кое-кто в ЦК КПСС и высокопоставленной советской журналистике называл его «чехословацким Керенским» в память печально известного политического болтуна в Петрограде 1917 года. Происходил он из Словакии, где одно время работал лесничим.
Правых, то есть сторонников кардинальных реформ Дубчека, среди граждан страны было большинство, особенно в промышленно развитой Чехии. В Компартии Словакии, весьма многочисленной части КПЧ, сильны были левые, просоветские тенденции. Это происходило не в последнюю очередь потому, что две части федеративного государства — Чехословакии, основанной в 1918 году на обломках австро-венгерской монархии после Первой мировой войны, были не равны по экономическому развитию. Чехия была более развита в промышленном и социальном отношении. Словаки с известной долей справедливости считали, что благосостояние Чехии растет за их счет. Разумеется, подобные мнения бытовали на обывательском уровне, однако некоторое противостояние чехов и словаков на национальной основе отмечалось и в руководящих органах партии и государства.
…В начале лета 1968 года в Братиславу прибыл в командировку в советское генеральное консульство пожилой работник невысокого ранга, но с дипломатическим паспортом. Вместе с ним приехал второй шифровальщик, независимый от консульского криптографа. Новому сотруднику установили персональный телефонный аппарат ВЧ, по которому можно было связываться напрямую с Москвой, с самыми высокими правительственными кругами.
Пожилой, энергичный человек, умевший расположить к себе собеседника с первых слов, представился в ЦК Компартии Словакии как представитель ЦК КПСС, прибывший для изучения положения в стране. У него сразу сложились добрые дружеские отношения с Василом Биляком и Густавом Гусаком, другими партийными руководителями Словакии. Вскоре он стал получать из первых рук информацию о том, что происходит в КПЧ и Чехословакии, о соотношении сил в руководстве страны, о планируемых партией мероприятиях. Нагрузка его шифровальщика увеличивалась день ото дня. Адрес телеграмм оставался один: Москва, Андропову. Почти все его шифровки докладывались и Брежневу.
Этот человек, изучив ситуацию в КПЧ и стране, готовую перерасти в гражданскую войну, привлек особенно позитивное внимание Москвы к Густаву Гусаку и Василу Биляку. Его коллеги в Праге, вероятно, также концентрировали усилия на изучении «своих» друзей и информировании Москвы с позиций этих деятелей.
Спустя несколько лет, когда я работал уже у Андропова, мне рассказывали, что твердая «левая» позиция Васила Биляка, его бескомпромиссное негативное отношение к реформам Дубчека сделали его неприемлемой фигурой на первую роль в тогдашнем руководстве ЧССР и в мнении Юрия Владимировича.
В то же время биография и позиция Гусака не вызывали столь бурного отторжения чехословацкого общества, как твердость Биляка в «словацком» национальном вопросе и его слишком теплое отношение к Москве и союзникам по Варшавскому договору. Васил Биляк опирался на большую группу видных деятелей КПЧ не только в Братиславе, столице Словакии, но и в Праге, главном городе республики, Чехии и Моравии. Именно у Биляка, не без подсказки Андропова, стремившегося не выглядеть в глазах мирового общественного мнения и будущих историков беспардонным агрессором, оформилась и была передана в Братиславу идея о создании и подписании официальными деятелями Чехословацкой компартии и государства документа, в котором содержалась бы просьба коммунистов КПЧ к СССР и союзникам по Варшавскому договору — подавить контрреволюцию в ЧССР. Такое письмо было подготовлено, подписано двумя десятками крупных деятелей КПЧ и передано в Москву генсеку Брежневу. Но оглашено оно могло быть только в чрезвычайной ситуации и по договоренности с товарищами, подписавшими его. Передано оно было в Москву Василом Биляком через члена политбюро ЦК КПСС Петра Шелеста, наблюдавшего события изнутри Чехословакии, 3 августа 1968 года, то есть за две с лишним недели до ввода войск стран Варшавского пакта в ЧССР.
Хотя это обращение с точки зрения международного права было ничтожным, сторонники Москвы в самой ЧССР, ГДР, Болгарии, Польше и в мировом коммунистическом движении, в условиях ожесточенной идеологической борьбы и психологической войны НАТО в 60—80-х годах XX века могли бы принять его морально весомым аргументом в поддержку интернационалистической акции ленинско-сталинского типа. В те годы, впрочем, было еще далеко до аналогичных принципов мессианства Запада, когда даже без таких шатких аргументов и просьб изнутри страны западные генералы и политики готовы разбомбить Югославию или Ирак.
Васил Биляк передал упомянутый документ Петру Шелесту в силу того, что он был одним из первых кандидатов Москвы на продвижение к власти в Праге. Его особенно поддерживали «ястребы» в Москве. Другой вероятный кандидат, которого особенно поддерживал в силу называвшихся причин Андропов, был доктор философских наук Густав Гусак. Тогда он был пятидесятипятилетним политическим деятелем, ветераном коммунистического движения своей страны. Он вступил в КПЧ в 1933 году, а в годы оккупации Чехословакии гитлеровцами стал одним из руководителей Словацкого народного восстания против немцев в 1944 году. Это национальное восстание было одной из самых героических страниц в многовековой истории Чехословакии.
После войны, с 1946 по 1950 год, Густав Гусак был председателем правительства Словакии. На волне сталинских репрессий в странах народной демократии в 1950 году он был арестован и брошен в тюрьму по обвинению в буржуазном национализме. Его пытали в застенках, как и Яноша Кадара. После смерти Сталина Гусак был реабилитирован. Отношение к нему в Чехословакии было чрезвычайно уважительным. С апреля до августа 1968 года Густав Гусак работал в правительстве ЧССР в качестве заместителя председателя. В 1968 году был избран первым секретарем ЦК Компартии Словакии и членом Президиума ЦК КПЧ…
Представитель ЦК КПСС в Братиславе не только собирал информацию, анализировал ее и передавал Андропову. Он рассказывал своим словацким друзьям о том, что происходит в Москве, о реакции в советском руководстве на положение в Чехословакии — словом, делился с ними тем, что очень откровенно рассказывал ему председатель КГБ по прямому проводу во время длительных бесед с «представителем ЦК КПСС» в Братиславе.
…Однажды в середине августа 1968 года в столице Словакии вновь в кабинете «представителя ЦК КПСС» зазвонил его ВЧ-аппарат. Он услышал в телефонной трубке голос Юрия Владимировича:
— Елисей! Как ты считаешь, можем ли мы опереться по-настоящему на Густава Гусака? Будет ли он с нами бороться против правых?
Полковник подтвердил председателю КГБ, что он абсолютно уверен в Гусаке, его способности повести за собой не только словаков, но и чехов к победе левых в КПЧ. Андропов с минуту раздумывал. Затем спросил:
