— Итак, вы готовите рабочий класс к классовым боям… А мы в это время отбираем в каждой стране, где вы разворачиваетесь, по две-три сотни смышленых и энергичных юношей из семей вождей или буржуазии. Затем на местном морском курорте снимаем за гроши несколько зданий, присылаем полсотни своих профессоров и преподавателей и готовим из этих бойких учащихся сильных и проамерикански настроенных менеджеров. А других способных юношей мы возьмем в свои технические колледжи и подготовим из них инженеров. К тому времени, когда у вас будет готов примитивный рабочий класс, у нас начнут действовать в этих странах наши менеджеры и инженеры. Они и будут руководить в наших интересах бывшими вашими заводами и людьми!
Судя по горьким для советского народа плодам десятилетий 60, 70 и 80-х годов, события в Африке и Азии, в том числе и ее центре — Афганистане, развивались именно по элементам подобных сценариев, которые писались, как ни странно, не в Лондоне или Вашингтоне, а в Москве.
Самым последним из них был сценарий для трагедии под названием Афган. Целое десятилетие после ввода в эту страну «ограниченного воинского контингента Советской армии» Афганистан переполняли не ограниченные никакими разумными рамками полчища советников и консультантов из СССР. Они учили афганцев всем волшебствам социализма, начиная от идеологии до современной науки и техники. Специалисты из черноземной Украины показывали, как надо организовывать колхозы, преподавали методы агротехники в бесплодных горах. Учили декхан, как надо строить ирригационные каналы на безводных каменных плоскогорьях, купцов обучали политэкономии социализма, из которой начисто была исключена формула «деньги — товар — деньги», которая и кормила все немалое торговое сословие страны.
Тайная дипломатия Кремля в Афганистане и неуемная советская помощь привели довольно благополучную до 1978 года страну в Центральной Азии к гражданской войне, не прекращающейся до сего дня. Как выразился замечательный «творец» русского языка и «великий» дипломат, надувающий российским природным газом целую страну, ненароком получившуюся из куска СССР, «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Но повторюсь, на мой взгляд, это была ошибка в тайной дипломатии Андропова. И то сделана она была только потому, что в данном конкретном случае долговременная акция велась не индивидуально Юрием Владимировичем, как другие, описанные в этой главе, а коллегиально — всем Кремлем. Свою роль, конечно, сыграли не только попытка советников КГБ в Афганистане приспособиться к ястребиным взглядам министра обороны Устинова и сентиментальной слезливости Брежнева по поводу гибели Тараки и непослушания Амина. За два десятилетия до этого жестокие казни коммунистов египетским диктатором Насером не помешали Хрущеву наградить его высшим званием СССР — Героя Советского Союза. Старческие болезненные амбиции Брежнева и триумвирата — Андропова, Устинова, Громыко — привели к афганской трагедии, продолжающейся по сей день. Слава богу — на этот раз — не в наших декорациях.
Андропов и КГБ
Каждое рабочее утро, включая субботнее, в течение шести лет в моем кабинете раздавался звонок дежурного офицера приемной председателя: «Юрий Владимирович на подходе!..» Как правило, я выглядывал в широкое окно, чтобы увидеть, куда с Театрального проезда направится тяжелый ЗИЛ шефа — к первому подъезду на Лубянке или, что бывало весьма редко, к первому подъезду здания ЦК КПСС на Старой площади. Первое, во что упирался мой взор, была бронзовая спина статуи «железного Феликса» работы знаменитого советского скульптора Вучетича, стоявшая с 1958 года в центре площади имени первого советского чекиста. Тогда меня совершенно не интересовало, откуда взялся культ Дзержинского. Но он был весьма масштабным — все кабинеты всех зданий КГБ и МВД в стране и спецслужб братских социалистических стран были увешаны его фото-, живописными, графическими портретами, украшены гипсовыми, бронзовыми и из других материалов мелкой пластики изображениями характерного портрета. Острый интерес к происхождению культа Дзержинского возник у меня только в тот момент, когда я в Берлине в 1991 году увидел на телевизионном экране сцены из Москвы, в которых под улюлюканье и восторг толпы «железного Феликса» подъемным краном снимали с его постамента и увозили в неизвестном направлении. Еще большее внимание привлекла и относительно недавняя дискуссия о возможном возвращении статуи Дзержинского на ее прежнее место на Лубянской площади. Хотелось разобраться самому в сути вопроса. Особенно после того, как один из коммунистических депутатов Государственной думы, сочетающий в себе довольно противоречивые свойства: борца за права колхозников и звание полковника ФСБ запаса, — в ходе общественной дискуссии сделал примечательное высказывание: «Прости нас, Феликс, что не уберегли тебя!..»
Тот, кто это сказал от имени крестьян, в том числе, видимо, и потомков миллионов погибших во время голода в Поволжье и на Украине, в годы разбоев продотрядов, крестьянских восстаний, раскулачивания, коллективизации от меча воспитанников Дзержинского, — явно не знал подлинной истории своей партии и ее спецслужб.
Сознаюсь, что и мне, профессиональному историку, было поначалу трудно аккумулировать хотя бы некоторые факты из биографии «железного Феликса». Ведь наша история соткана из легенд и мифов. Откуда же взялся в конце 50-х годов культ Дзержинского?
Инициатива создания мифов о первом шефе первой советской спецслужбы в послесталинские времена принадлежала Хрущеву и, по-видимому, ставленнику первого секретаря ЦК КПСС в органах госбезопасности, его другу и соратнику генералу армии Ивану Серову. Чтобы прикрыть свои тылы от потенциальных противников и соперников, Хрущев разгромил сталинско-бериевские органы госбезопасности, негативно относившиеся к нему, остатки от них переименовал в Комитет государственной безопасности, понизив его статус от министерства до уровня комитета при Совете министров СССР, как какого-либо Комитета по делам физкультуры или кино. Иван Серов был назначен Хрущевым первым по счету председателем КГБ при СМ СССР.
Очевидно, амбициозному партийному вождю и его креатуре Серову срочно требовался новый «местночтимый святой», примером, портретами и изображениями которого можно было бы украшать служебные кабинеты и иные помещения в спецслужбах. До середины 1953 года, когда Хрущев и его команда совершили государственный переворот и физически ликвидировали всесильного первого заместителя председателя Совета министров СССР, министра внутренних дел маршала Лаврентия Берию, во всех кабинетах Лубянки и помещениях МВД висели портреты Берии. До него — его предшественника, палача Ежова. До Ежова — Ягоды, Менжинского и других «подручных партии», руководивших карательными органами. От всех этих деятелей на складе Хозяйственного управления КГБ сохранилось множество добротных деревянных рам, но не было ясности, чьи изображения следует в них вставлять. Не украсишь же кабинет следователя, или начальника внутренней тюрьмы, или начальника расстрельной команды портретом главного вождя КПСС Хрущева! Обвиняемые и арестованные ведь могут такой почет не понять и вспомнить, что на самом первом секретаре кровищи повыше локтей будет…
Никита Хрущев, генерал Серов и партийные идеологи, искавшие после лета 1953-го новый идеал чекиста, долго не задумывались, не заглядывали в прошлое и будущее страны. По малограмотности и незнанию истории собственной партии они назначили новым «святым» Феликса Дзержинского. Они явно недооценили всех «прелестей» его «революционного» послужного списка. А он был довольно интересным, хотя и строго засекреченным от историков и общественности. Но не от высоких функционеров ЦК, которые при желании могли легко с ним познакомиться…
