По поводу неразлучной дружбы двух советских вождей народ откровенно иронизировал. Помните знаменитую картину «Сталин и Ворошилов на Кремлевской набережной»? Ночь. Блестящая после дождя мостовая. Лишь фонари освещают каменные лица Сталина и Ворошилова, одетых в армейские шинели. Картина написана в иконописной манере сталинского ампира. Два богочеловека, озабоченные судьбами мира и человечества. Казалось, еще чуть-чуть – и профиль Ворошилова займет почетное место в ряду четырех знаменитых профилей на парадных знаменах и праздничных плакатах. Картина впечатляла своей эпичностью. Однако в фольклоре значительность сюжета не нашла должного понимания и пиетета. «Два вождя после дождя», – говорили о ней в народе.
Между тем дружба дружбой, а служба службой. Еще до войны ходили упорные слухи о расхождениях Ворошилова со Сталиным. Даже Троцкий, находясь в эмиграции, не обошел их своим вниманием. В некоторых письмах он говорил о возможности восстания крестьян под руководством Ворошилова против Сталина. Похоже, во время войны эти разногласия усилились.
Направляя Ворошилова в Ленинград, Сталин, скорее всего, рассчитывал не столько на его полководческие способности, сколько на вдохновляющий пример революционного прошлого легендарного героя. Однако романтические легенды о бесстрашном командарме времен Гражданской войны не выдержали испытания временем. На фронте они вызывали ядовитые насмешки и снисходительные улыбки. Рассказывают, что однажды Ворошилов лично попытался поднять в атаку полк, которому давно не подвозили боеприпасов. После этого случая среди солдат Ленинградского фронта родилась поговорка: «На кой нам эта атака и этот вояка?» Ко всему этому добавим еще легенду о том, что сам Ворошилов, отправляясь на передовую, втайне мечтал быть убитым, настолько он растерялся в ситуации, связанной казавшемся безнадежным положением Ленинграда в сентябре 1941 года.
Вскоре Ворошилов был смещен. В связи с его срочным отзывом с Ленинградского фронта в городе распространялись самые нелепые слухи. Говорили, что «Сталин лично приезжал в Ленинград и приказал Ворошилову сдать город», но будто бы тот в гневе ударил Сталина по лицу. Надо признаться, это одна из самых загадочных легенд в истории петербургского городского фольклора. Неопределенность, заложенная в коротком глаголе «сдать», до сих пор не дает покоя пытливым умам. С одной стороны, Сталин действительно прибыл в Ленинград с приказом Ворошилову «сдать город», то есть передать командование Ленинградским фронтом Жукову. С другой – если верить воспоминаниям друзей о недавно скончавшемся писателе Юрии Давыдове, то тот, однажды работая в архивах, наткнулся на «лист бумаги в ученическую клеточку» с подробным последовательным «Планом сдачи Ленинграда» немцам. Документ подписан лично Сталиным. Что имел в виду ленинградский фольклор и сегодня не вполне ясно, хотя в секретном постановлении ЦК ВКП(б), подписанном, вероятно, так же Сталиным, безжалостно отмечалось, что «товарищ Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда».
К характеристике Ворошилова следует добавить и тот факт, что он испытывал обыкновенный животный страх перед Сталиным. Так, он утаил от Сталина потерю двух важнейших для жизнедеятельности Ленинграда стратегических объектов – Мги и Шлиссельбурга. Падение этих городов означало полное окружение Ленинграда кольцом блокады. Вряд ли Сталин мог простить сокрытие такой важной информации. Может быть, Ворошилов надеялся отвоевать эти города у немцев? Но этого ему не удалось. Известно, что Сталин при всех называл Ворошилова «специалистом по отступлению». Кроме того, Сталин обвинял лично Ворошилова в подготовке Ленинграда к сдаче немцам. Что здесь правда, а что вымысел, с определенностью сказать невозможно, но, по некоторым сведениям, покидая Ленинград, Ворошилов был абсолютно уверен в том, что по прибытии в Москву его тут же арестуют.
Тем не менее определенный след в городском фольклоре Ворошилов все-таки оставил. До сих пор сохранилось народное название ДОСов, или Долговременных огневых сооружений, как они назывались во время войны. Это были сравнительно надежные убежища со стальным остовом, в которых устанавливались противотанковые и артиллерийские орудия. В Ленинграде их строили по распоряжению Ворошилова, и в просторечии они были известны как «ворошиловские гостиницы».
На смену Ворошилову в Ленинград по личному указанию Верховного главнокомандующего Сталина прибыл Георгий Константинович Жуков; он занимал должность командующего Ленинградским фронтом всего лишь один месяц, с 11 сентября по 10 октября 1941 года. Справедливости ради надо сказать, что именно этот месяц стал одним из самых активных периодов обороны города за все время блокады. Кроме того, в 1943 году Жуков успешно координировал действия фронтов при прорыве вражеской блокады Ленинграда. Вот почему ленинградцы чтят память этого незаурядного полководца. В праздничные дни, посвященные прорыву, а затем и полному снятию блокады, его имя произносится едва ли не чаще других, ему возводят памятники и устанавливают мемориальные доски, его именем назван один из проспектов в юго-западной части города.
Одним из лучших памятников полководцу считается монумент в Московском парке Победы, воздвигнутый накануне празднования 50-летия Победы над фашистской Германией. Интересно, что при монтаже скульптуры маршала возникло неожиданное осложнение, ставшее едва ли не мистической страницей в его биографии. Монумент чуть не сорвался с троса, а затем повис на стальных канатах, никак не желая разворачиваться так, как это требовалось монтажникам. Только через три с половиной часа удалось преодолеть строптивый и неуживчивый характер бронзового маршала. Современники утверждают, что это произошло потому, что таким же сложным и неоднозначным был характер Жукова и при жизни. Случай с монтажом памятника лишь подтвердил справедливость давнего поверья, бытовавшего среди скульпторов: памятники в процессе их создания постепенно приобретают черты характера, особенности и свойства тех людей, которым они посвящены.
О характере маршала до сих пор ходят легенды. Если судить по фольклору, был только один человек, которому он подчинялся безоговорочно, – Сталин. Возможно, это происходило потому, что их характеры во многом были схожи, и они хорошо понимали друг друга. По одному из анекдотов, однажды Сталин вызвал к себе Жукова. «Слушайте меня внимательно, товарищ Жуков, – сказал он, – если немцы возьмут Ленинград – расстреляю, если немцы возьмут Москву – расстреляю, если немцы возьмут Сталинград – расстреляю». В анекдоте мало что выдумано. В страшные дни октября 1941 года, когда, казалось, что вся Москва в ожидании вступления в нее фашистской армии в панике бросилась из города, Сталин приказал сфотографировать Жукова, командовавшего в то время обороной столицы, и поместить снимок на первых полосах газет. Многие сочли это как желание Сталина придать людям уверенности в победе над фашистами. И будто бы только Жуков мрачно заметил: «Наивные. Это он сделал для того, чтобы всем было ясно, кто ответит за сдачу Москвы врагам». На банкете после Победы Сталин обратился к присутствовавшим: «Я поднимаю тост за маршала Жукова. Маршал Жуков обладает двумя большими достоинствами. Во-первых, товарищ Жуков – хороший полководец, а во-вторых, товарищ Жуков понимает шутки…»
Да, они походили друг на друга. Жуков был хорошим учеником своего учителя. Несмотря на то что в солдатской среде его боготворили, а появление его на том или ином фронте связывали с предстоящим наступлением и обязательной победой, за глаза его называли «Мясником». Он не считался с людскими потерями, и ради пусть даже призрачной победы мог, не задумываясь, послать на верную смерть тысячи солдат. Дважды Герой Советского Союза, летчик В.И. Попков вспоминал, как Жуков, однажды посетив аэродром, обвинил за «безраздельное господство немцев в небе» группу летчиков, позволивших себе вернуться на аэродром живыми. Он настойчиво потребовал, чтобы их лично расстрелял их непосредственный командир. И только когда тот заявил: «Я своих не расстреливаю! Их и так все меньше с неба возвращается. А стреляю я только в немцев», приказал своим людям в назидание другим на глазах у всех расстрелять несколько офицеров, «чей неприглядный вид вызвал у него отвращение». Так что поверить в то, что Жуков не позволял себе старинной барской забавы – рукоприкладств а, просто невозможно. Он не считался со званиями и должностями высших воинских начальников, в работу которых вмешивался по личному указанию Сталина. Был категоричен и нетерпим к иным, отличным от его мнениям. Его жесткость в обращении с подчиненными легко переходила в жестокость. Жуков был безапелляционен в своих решениях и решителен в действиях.
