– Оля? Чёрт… – по-моему, Северов расстроился. – Я не этого добивался…
А чего? Чего он мог добиться своей дикой историей? Моя богатая фантазия услужливо подкинула мне ещё одну красочную картинку: словно я стою на земле, задрав голову, и наблюдаю за тем, как надо мной, пульсируя цветной линией, проявляется платформа, а между ней и фобом виднеется искажённое от ужаса, заплаканное маленькое лицо.
– Мне так жа-а-аль!..
Его жаль, его растерзанного детства, его родителей, других детей, которых постигла та же участь. Жаль тех малышей, чьи маленькие сердца не выдержали ужаса такого полета.
– Я не… не знала…
– Чего ты не знала, Оленька? – голос растерянный и испуганный. Непоколебимый и самоуверенный Северов, судя по всему, просто не знал, что делать с плачущей девчонкой.
– Не знала, что он… что он так… что он такая сво-олочь.
– Кто? – парень погладил моё плечо.
– С-са… – я вдруг замерла, поняв, что едва не оговорилась, назвав Цезаря домашним именем.
Впрочем, меня можно понять. Я была глубоко шокирована. До дна души иссушена стыдом. Пока меня растили, словно тепличный цветок, я лелеяла свои обиды в Башне Одиночества и по-детски психовала из-за каждого Сашкиного «нельзя». Пока я думала, что мои беды и несчастья – самые горькие в мире, здесь умирали дети. И как бы глупо это ни звучало, я чувствовала себя виноватой перед ними. А ещё мне подумалось, что Северов сразу же изменит своё отношение ко мне, как только узнает, что Сашка мой брат. И точно никогда уже не посмотрит на меня горящим чёрным взглядом.
– Сам знаешь, кто, – я довольно быстро нашла выход из положения. – Цезарь. Я не знала, что он делал с вами такое.
Мне на миг показалось, что в глазах Северова мелькнуло сожаление, словно он ожидал от меня какого-то другого ответа. А потом его губы изогнулись в снисходительной улыбке, и парень произнёс:
– Ну, если быть до конца откровенным, то к тому времени, когда Цезарь появился в Детском корпусе, маленький дикий мальчик в низу фоба уже не умещался.
– А?
– Я говорю, что Цезарь может и скотина, кто спорит? И да, он в некотором роде унаследовал методы борьбы с дикими, но малышей к днищу фобов он всё-таки никогда не привязывал.
– Нет?
– Нет. Но это не мешает ему быть сволочью во всем остальном. Хотя, знаешь, сразу он показался мне нормальным.
– Ты был здесь уже тогда? – ужаснулась я. – Уже тогда, когда он поднял воробьиные стяги? Ты всё это помнишь?
– Был, – он согласился легко и быстро. – Помню.
И снова странно посмотрел на меня. Какой-то вечер странных взглядов просто.
– Бедный… – я не смогла удержаться от того, чтобы провести рукой по Северовской щеке. – Столько лет здесь… Как ты выжил?
Северов обхватил пальцами моё запястье и поцеловал центр ладони:
– Это ты скажи мне, – негромко произнёс парень. – Ты скажи, как тебе удалось выжить? Когда я нашёл тебя там, замерзающую и всю в крови…
Я громко вздохнула, не желая вспоминать, а он обхватил ладонями моё лицо и недоверчиво произнёс:
– Одна царапина, – провёл пальцем по розовому шраму от уголка правого глаза до мочки уха, который я обнаружила, когда пришла в себя. Я опустила веки, не в силах видеть его взволнованное лицо. Зная, что всё равно не смогу ничего рассказать об этой «царапине».
– Прости. Я не должен был снова поднимать эту тему. Виноват. Я эгоистичное чудовище, ты верно угадала.
– Север!..
– Подожди. Я знаю, если бы не Зверь со своей заначкой, я вряд ли бы пришёл к тебе с этой уже поросшей мхом историей. Наверное, нужно было подождать, пока мы вернёмся в Корпус. Или пока твои воспоминания не будут причинять такую острую боль… Но я и в самом деле эгоист. Мне нужно, чтобы ты доверяла мне немного больше, чем просто незнакомцу, – он втянул воздух сквозь зубы и крепче прижал меня к себе. – Мне казалось, что стадию «никто» и «совершенно чужой человек» наши отношения уже миновали.
Я благоразумно промолчала, прислушиваясь к себе. Нашли ли во мне отклик его слова? Действительно ли мы миновали станцию «чужие люди»? И есть ли эти отношения, о которых он говорит, либо это просто желание с его стороны и не пойми что – с моей?
– Надеюсь, на часть твоих вопросов я ответил?
Я неуверенно кивнула. Парень выдохнул и ощутимо расслабился.
– Я только не понимаю, что ты делаешь в Корпусе. Не похоже, что тебя здесь удерживают силой…
– Не удерживают. Свой двадцать первый день рождения я уже отпраздновал.
– Тогда… – я растерялась. – Я не понимаю, почему тебе до сих пор не указали на дверь.
– На этот и другие твои вопросы я с радостью отвечу тогда, когда ты будешь готова не только слушать, но и говорить. Расскажешь о себе?
– Север… – как же мне не хотелось, чтобы в моём голосе не звучали эти нотки сожаления, но они были отчетливо слышны. Я не была готова открыть парню свои тайны, даже в обмен на печальную историю его детства.
– Не расскажешь, – понял он и расстроенно нахмурился.
– Нет.
Я думала, он будет настаивать или разозлится. А он, если судить по поджатым губам и сузившимся глазам, просто обиделся, хмуро предложив:
– Тогда давай спать, – и уверенно, по-хозяйски, жестом, не терпящим возражений, натянул на наши плечи одеяло, а затем положил свою руку на мою талию и опустил веки.
Я какое-то время размышляла над тем, хочу ли я, чтобы он спал рядом со мной. Затем попыталась убедить себя, что его присутствие под моим одеялом спасёт меня от ночной тьмы и холода, а возможно, и от кошмаров. Проиграла в борьбе с самой собой, махнула рукой на все противоречия и решила пойти на одну маленькую уступку. В конце концов, он же рассказал мне о себе. И, вспоминая о том, как Север возмущался, говоря что даже не знает моего настоящего имени, прошептала уверенная, что он ещё не спит:
– Меня на самом деле зовут Ольга.
– Я знаю, – улыбнулся он в ответ, обезоруживая и завораживая меня тем, как его пальцы скользят по моему позвоночнику, вырисовывая какие-то незамысловатые иерог лифы. – Спи.
Вздохнул и, кажется, на самом деле уснул. Мне же не спалось. Я рассматривала его лицо, размышляя о том, что у Северова ситуация гораздо хуже моей. Я никогда и нигде не чувствовала себя на своём месте. Я задыхалась от Сашкиной заботы, ненавидела Башню, которая двенадцать лет была моим домом. На самом деле у меня в жизни не было места, где бы я себя чувствовала уютно и спокойно. Места, которое я смело могла бы назвать своим домом. А у Арсения Северова всё это было в прошлом и, очевидно, кому-то он был нужен там, в диких землях. Где-то там у него мог бы быть собственный дом, до потолка заполненный солнцем и счастьем… Я вспомнила, как переругивался Соратник со своим отцом и дедом. Подумала о том, сколько горя вошло в жизни этих людей по моей вине. И поняла, что сейчас снова заплачу.
