Дни в охранной службе и вправду чем-то походили на каникулы. Про западную калитку снова все забыли, и мы с Северовым наслаждались обществом друг друга и, наверное, учились быть вместе. Наш покой больше никто не нарушал, и мы болтали обо всём и ни о чём. По обоюдному молчаливому согласию обходя в разговорах краеугольные камни нашего прошлого. Бывало, мы молчали по несколько часов кряду, просто слушая непрекращающийся дождь.
Не знаю, куда пропала та умная и совестливая девушка, которая решила во имя общего блага отдалить от себя Арсения Северова. Может, она растаяла после первого поцелуя. Или после второго. Не знаю, я не считала. Север отдаляться не захотел и, к счастью, мне не позволил. Поэтому теперь мне всего было мало, я жадно впитывала в себя каждую секунду его внимания. Каждое слово, каждую ласку и каждый поцелуй. Думаю, где-то на уровне подсознания я не верила в то, что мне может быть так хорошо. Жизнь чётко научила меня основному правилу: за всё надо платить. За бессонные ночи – снулыми днями. За радость встречи – разлукой. За безудержное веселье – одиночеством унылых ночей.
И думать, что за то счастье, которым меня так щедро одаривал Арсений Северов, тоже придётся расплачиваться, я себе запретила. Решила, что один раз в жизни можно просто побыть бездумно счастливой. Даже если потом будет очень больно.
Впрочем, это было не единственным, что омрачало дождливые каникулы. Мысли о том, что возвращаться в Корпус всё-таки придётся, а там мы уже не сможем вести себя столь беспечно. Север эту тему пока не затрагивал, и я была ему за это благодарна. Но это не мешало мне прекрасно осознавать: рано или поздно парень захочет большего. И, возможно, я даже это большее ему позволю. Но мысли о разрешении на секс и о том, как я стану объяснять ему и Корпусному медику, как так вышло, что я последняя двадцатилетняя девственница на планете, убивали. Не девственность, которая вдруг стала болезненно ощущаться лишней, а моё двадцатилетие. Наше с Тоськой, к которому активно готовился весь дворец.
Это будет первый день рождения, который мы не будем отмечать вместе.
Не помню, осчастливила ли нас погода солнцем хотя бы однажды. По-моему, этот праздник навсегда связан для меня с моросящим за окном дождём. Но разве это когда-нибудь печалило?
Утром, только проснувшись, я обычно выскакивала на улицу и делала несколько радостных кругов по парку вокруг дворца. Затем возвращалась в Башню и долго млела в горячей ванной, мечтая о неизменном бале, который каждый год готовил для меня Сашка. Не для нас – только для меня. Тень на этом празднике жизни, полном сюрпризов и фейерверков, не присутствовала ни разу. Оно и понятно…
У нас с ней были другие традиции. И праздник другой. Только для двоих. Любой третий на этом празднике был бы лишним. Даже Сашка.
Я никогда не задерживалась на балу допоздна.
– Я же Золушка, – смеялась я, когда Сашка уговаривал остаться. – Мне нужно вернуться до полуночи, или моя голова превратиться в тыкву.
– Не ври, – улыбался Цезарь. – Не голова, а карета. Я знаю… Мне Тоська сто раз рассказывала…
Не голова…
Тень никогда не любила сезон дождей. В этот период она всегда грустила, без конца смотрела сказки или глупые мелодрамы с неизменно счастливым концом. Либо просила ей почитать.
В наш день рождения, вечером, когда я прибегала в Башню, избавившись от гостей, мы сначала разбирали подарки. Они все, за исключением двух – от меня и от Сашки – были моими, но я с сестринской щедростью отдавала Тени больше половины. Справедливо считая, что мне вполне достаточно и бала. Затем мы превращали обеденный стол в волшебный замок, застелив его цветастой простынёй. Наряжали Тоську в прекрасное платье, сшитое мною из белого атласа и прозрачного шёлка, не забывали об удивительных хрустальных башмачках, которые на самом деле были из стекловидной пластмассы. И расцветив наш замок заколдованными огнями – новогодней гирляндой – забирались под стол, чтобы до утра читать сказки. Сначала про Золушку, а уже потом про других Тоськиных фавориток.
Интересно, читает ли ей Сашка? Кто теперь заботится о моей глупой ласковой сестре? И будет ли у неё праздник в этот нерадостный двадцатый день рождения?
В ночь с четверга на пятницу у меня сдали нервы. Я поняла, что больше не могу. Что не прощу себе если хотя бы не попытаюсь увидеть Тоську. Бесшумно оделась, на цыпочках прокралась до выхода из спальни и выскочила в коридор.
Я планировала пересечь парк, открыть вход в Башню, код от наружной двери мне был известен. Подняться в спальню, надеясь на то что Сашка оставил дверь незапертой. В самом крайнем случае, я просто вернусь в казарму ни с чем.
Это было временное помутнение рассудка, не иначе. Что ещё могло заставить меня пойти на такой риск? Может, только внутренний голос, который шептал что-то невнятное и требовал движения. Я не подумала о том, что по пути в Башню могу встретить кого-нибудь из своих нынешних друзей. Не вспомнила о Сашкиной привычке зайти пожелать нам спокойной ночи, не боялась встретить кого-нибудь из своей прошлой жизни.
Спрятавшись под капюшоном от моросящего дождя, я пробежала до Башни Одиночества и замерла с поднятой рукой перед кодовым замком. Дверь была открыта, и в поле моего зрения не было ни одного охранника. Впрочем, удивило меня не отсутствие охраны, такое бывало и раньше, но двери… Про Цезаря можно говорить что угодно, но только не то, что он не учится на своих ошибках. Он бы ни за что не наступил на одни и те же грабли дважды.
– Высшие силы помогают мне, – прошептала я и вошла внутрь.
Тоська стояла посреди холла и рассматривала потолок. Когда я её увидела, у меня заболело где-то под грудью и зачесались глаза.
– Тось, – вместо привычного голоса из горла вырвался какой-то нечленораздельный хрип.
– Тосенька, – позвала я, прокашлявшись.
Она резко повернулась в мою сторону и улыбнулась тепло и нежно.
– Ося моя, – нахмурилась, словно пыталась вспомнить что-то. – Ты вернулась? Ты больше нас не бросишь? Нам без тебя очень-очень плохо… – и с надрывом: – Я так скуча-а-а-ю…
Она хлюпнула носом. И я подбежала к ней, обняла крепко и зашептала, глотая собственные слезы:
– Прости, прости меня, моя Тенька. Я тоже очень скучаю. Очень.
– Ты вернулась? – всхлипывала Тоська. – Пойдем к Сашке, он так обрадуется!..
Он-то обрадуется…
– Т-ш-ш… Я не вернулась… Просто ты спишь и видишь меня во сне. Не на самом деле, а понарошку. Ты же помнишь, что значит «понарошку»?
Она кивнула и с важным видом ответила:
– Да, я умная, я знаю. Это как посичение.
– Как что?
Тень нахмурилась и почесала переносицу одним пальцем, как делала всегда, когда пыталась вспомнить сложное слово.
– Хичение… Щитение… Ось, ну как?.. Как прогулка, только с плохими людьми?
– Похищение?
– Точно, – Тоська улыбнулась счастливой ласковой улыбкой. – Меня сегодня будут похищать дикие. Только никому ни слова, – и грозно пальцем потрясла перед моим носом. Снова почесала переносицу и, похлопав меня по плечу, «успокоила»: – Но ты не бойся, это понарошку. Просто теперь я буду жить в другом месте.
